Дремучие двери. Том I

А книги-то, книги… Ну прямо жития святых — к добру призывают, к любви и дружбе… Чтоб жёнам верность хранить, честно работать, о богатстве не думать, денег не копить, вещами лишними жизнь не обременять. Даже сама интеллигенция, те, что в себе вампиров почуяли, взбунтовались. «Мы, мол, не такие! — шепчутся по кухням, — Мы, как все, как весь мир — блудливые, ленивые, жадные, вороватые, под себя гребём… Нам что светлое будущее, что царство Небесное — до фонаря, мы здесь, сейчас пожить хотим. Нам Тайна не нужна, нам бы бочку варенья, да корзину печенья, — вот она, правда сермяжная, а всё прочее — коммунистическая пропаганда и лакировка действительности…» Ну мы им, конечно, поддакиваем, раскачиваем лодку. И нашёптываем: «Что же вы про свободу от совести позабыли? Требуйте свободы воровать, лгать на весь мир, пить кровь и жизнь ближних, блудить традиционными и нетрадиционными методами, а заодно и свободы на виду у всех со свечками в храме стоять. Чтобы все видели, что делишки эти богопротивные и подлые не кто-нибудь там, не какие-то презренные атеисты или отступники вершат, а народ уважаемый, верующий. Слуги народа и цвет нации. Пусть прочий православный люд о них соблазнится и осудит. Зато наш хозяин великие почести воздаст — вот они у нас, голубчики, уже в контейнер не вмещаются, плёнки перерасход…

А ведь поначалу, когда хорошие дела делали и кричали: «Мы — материалисты-неверующие», — так им по неведению многое прощалось, всякие грешки вроде взяток, приписок… Что с них возьмёшь — заповедей, бедные, не знают, не ведают, что творят…

А с этих, нынешних, спрос уже по полной программе. Сами на себя, считай, нашему хозяину заявление написали. Так, мол, и так, очень даже ведаем, что творим.

Но это потом, а пока им цензура развернуться не давала, будь она проклята — то чернуху запретят, то порнуху. Будто знала, что на Суде за каждое слово гнилое придётся отвечать… Но и мы не дремали, завели себе среди цензоров пятую колонну с червоточинкой внутри — а люди ведь все слабые, недалёкие, и пускали их по ложному следу: ату их, генетиков, кибернетиков, ату этих блаженных искателей Истины — не правды, ибо правда в том, что все мы — дерьмо, черви и обязательно помрём. А Истина в том, что все люди по Замыслу — боги и созданы для вечной жизни в том самом Светлом Будущем, которое называется Царствием Света, и путь туда — через любовь к ближнему, называй его братом или товарищем… Ибо кто ближнего накормит, даст жильё, оденет, излечит, защитит — тот Самого Христа накормил и приютил, и будет он оправдан на Суде — так написано в Евангелии.

А эти так называемые «совки» выращивали хлеб, строили города, были учителями, врачами, воинами, причём медицина была бесплатной… Путь в Царствие — через взаимопомощь, трудолюбие, честность, нестяжание, нравственную чистоту, самоотверженность, стремление к восхождению «в связке» — всё то, что мы называем «Путь, Истина и Жизнь». Но не все ведают, что это и есть Царствие Христово, ибо сказано: «Я есмь путь, и истина, и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня» /Иоан.14, б/.

То есть ко Христу приходят через Путь и Жизнь. Правда, многие из них считались атеистами, но «без Меня не можете творить ничего» и «по плодам их узнаете их», «Не может худое дерево приносить добрый плод». Те, кто приносили «добрые плоды», были со Христом в сердце своём… А ведь так и заповедано: «Дай Мне, сыне, сердце своё». И «сказал безумец в сердце своём: нет Бога»… Именно «в сердце», а не в уме или языком…

Слушаясь Его Закона, они шли на Его неведомый Зов по Его Пути. Самоотверженное служение Целому, довольствуясь «хлебом насущным», то есть необходимо-достаточным во имя бесконечно большого. Свершения записанной в сердце Тайны.

— Позитив, враг мой, не говори красиво поморщился АГ, — а фильмы их тогдашние, эти «Голубые Огоньки» на телевидении — просто плакать от умиления хочется! Вот у меня тут свидетельства…

Побежала в вечность белая телеграфная лента-змея, заволокли всё клубы душного серного дыма…

* * *

— Итак, Градов, Коржи вам не подошли?

— Да, хотелось что-либо поэкзотичнее, деревушку, затерянную в снегах. Ну и…

— Ну и вы отправились во Власово. Когда это было?

— Около трёх.

— Кто с вами был?

— Симкин.

— А Пушко остался в Коржах?

— Да, зашёл к знакомой. Мы не стали его ждать. Пушко мне был не нужен — для снимков было уже темно.

— А Симкин нужен?

— В общем, оператору бы, конечно, следовало посмотреть натуру. Но Симкин шёл еле-еле и жаловался, что замёрз. Вдвоём мы бы до темноты не доползли.

— Вы сами хорошо ходите на лыжах?

— У меня разряд.

— Продолжайте, Градов.

— Симкин полз еле-еле, всё время отставал. Я сказал, что побегу один, а он пусть едет на станцию. Вот и всё. Больше я его не видел.

— Так. Ну а Власове? Оно вам подошло?

— Какое это имеет отношение к деду?

— Имеет. Может кто-либо подтвердить, что вы были во Власове от четырёх до пяти?

— Подтвердить? Сомневаюсь. Меня никто не видел.

— Я тоже сомневаюсь. Градов. Вас и не могли видеть во Власове, потому что вы там не были.