Добравшись до отведенных ему покоев, Майрон приказал солдатам никого не пускать и скинул с плеч плащ, а потом избавился и от брони. В левой руке появилась сумка, из которой был изъят Лаухальганда.
Со всеми этими военными хлопотами он стал редко выпускать компаньона погулять – такие существа не встречались на каждом шагу, и Лаухальганда был довольно приметен.
Усевшись на пол и поджав под себя ноги, маг погрузился в медитативный транс. Он посвятил внимание работе над собственными энергопроводящими потоками.
Через какое-то время боль вывела из состояния «расслабленной сосредоточенности» – это тупые зубы Лаухальганды сжались на пальцах левой руки.
– И чем же я вновь заслужил твое недовольство, о великий? – слегка раздраженно спросил волшебник.
– Ф-ф-ф-ф-ря!
– Как грубо!
Лаухальганда откатился, раскрыл пасть и выплюнул на пол Шкатулку Откровений. Покидая стоянку аламута, Майрон спрятал бесценный артефакт в месте, которого без риска для жизни было не достичь. Все это время он даже не вспоминал о ней, ибо жизнь подкинула тысячу и одну новую проблему. Однако вот она, Шкатулка Откровений, и магические знаки на ее корпусе больше не светились, один лишь самоцвет на вершине мягко вспыхивал и потухал.
Серый маг медленно провел над ним ладонью, и в воздухе появились строки безумно быстро сменявших друг дружку символов, знакомых и чуждых. Постепенно процесс замедлялся, понятные литеры преобладали над неизвестными глифами и иероглифами, пока в конце концов над пирамидкой не сложился световой текст на вестерринге:
Строки мигнули и погасли, а из распахнувшегося корпуса выпал дневник Джассара. Неуверенно подняв его с пола, Майрон Синда, словно обращаясь к автору, спросил:
– И это все? Все, что здесь есть? И вот ради этого за мной ведут охоту?
В растерянности он не понимал, что должен чувствовать – разочарование или гнев?
– И что прикажете делать с этими стишками?
Ответа не последовало, и лишь одно было ясно: ему придется научиться очень хорошо играть в раджамауту.
Альфонсо не мог кричать или сопротивляться, его глаза были закрыты повязкой, во рту плотно сидел кляп, а руки удерживали кандалы. По крайней мере, он мог дергаться и глухо стонать, пока его тащили куда-то. Было холодно и мокро, но в первый раз за долгое время колдуна вытащили из того каменного мешка, где он боялся закончить свои дни. Движение прекратилось.
– Командир, сними с него кандалы.
– Слушаюсь, создатель.
Щелкнули замки, и Альфонсо обрел свободу. Он так торопился снять с глаз повязку, что сильно ободрал ногтями кожу; кляп был вырван изо рта, и колдун застонал от боли в растянутых челюстных мышцах. Сумев наконец оглядеться, он обнаружил себя валяющимся на земле. Рядом стояли двое в плащах, один из которых держал под уздцы лошадь.
– Кто вы такие? – спросил Альфонсо, страшась услышать ответ.
– Это мой слуга, а я твой старый знакомый.
Тот, что был ближе, скинул капюшон, но колдун все равно не видел его лица. Тогда этот некто достал из сумки трубку, и когда стал прикуривать, огонь осветил его лицо. Альфонсо чуть не закричал, ибо именно это лицо порой являлось ему в дурных снах. А еще за сведения об этом лице давали пятьдесят тысяч золотых архов.
– Ты… Ты!!!
– Тише, де ля Ратта, лошадь пугаешь.
– Ты!!!
– Я сказал, – серый маг дернул рукой, налагая чары Немоты, – тише.
Он стоял и курил, задумчиво вглядываясь в ночную глухомань. Неподалеку текла речушка, на другой стороне рос лесок.
– А помнишь, как десять лет назад ты окопался в лесах Хог-Вуда и мешал сосланному королю жить? Помнишь, как посылал своих людей разорять наши деревни? Помнишь, – янтарные глаза вспыхнули во мраке, – как я развоплотил твой жезл? Помнишь. Такое не забывается.