Наконец она закричала, и никто не ответил. Становилось всё хуже — ей, конечно, — а вокруг ничего не менялось. Сверху, снизу, со всех сторон блекло мерцал голубоватый свет. Она заплакала, потом рассердилась, потом погрузилась в уныние; но никому не было дела до её настроений. Холодный недвижный полумрак вообще её не замечал. Тянулись (а может быть, стояли?) тоскливые часы, пока Агнес не ощутила, что никому не нужна. Тогда, как ни странно, ей стало спокойнее, и она заснула.
Тут вышла Мудрая Женщина, вынула её из шара, прижала к себе — и баюкала всю долгую ночь. Она поила девочку каким-то дивным молоком, а под утро снова положила в голубоватый шар.
Проснувшись, Агнес подумала, что давешние ужасы ей приснились, но вскоре поняла, что это — явь. Вокруг ничего не было, кроме холодного свеченья, и оставалось одно — на него глядеть. Часы ползли всё медленней; она потеряла им всякий счёт. Если бы ей сказали, что она просидела здесь двадцать лет или двадцать минут, она бы поверила в то и в другое, да и не всё ли равно? Она очень устала и не ощущала времени.
Пришла ещё одна ночь, и ещё одна, и каждый раз Мудрая Женщина баюкала её и кормила. Агнес ничего не знала об этом, а день был всё тот же, невыразимо унылый.
Внезапно на третье утро она увидела голую девочку, и такую противную, что её пробрал озноб. Девочка смотрела не на неё, а на свои ножки. Кожа у неё была того же цвета, что блеклая глина, нос — курносый, вместо рта — какая-то щель.
«Ну и уродина! — подумала Агнес. — Что ей туг надо?»
Но было так скучно, что она стала бы играть и со змеёй, а потому протянула руку, чтобы коснуться девочки; и коснулась пустоты. Девочка тоже протянула руку, но в другую сторону, не к ней, и хорошо сделала — Агнес умерла бы от её прикосновения. Тогда Агнес спросила: «Кто ты?», и девочка спросила: «Кто ты?» — «Я Агнес», — ответила Агнес, и девочка так ответила. Агнес решила, что она дразнится, и сказала: «Ты уродина», а девочка повторила точно те же слова.
Туг Агнес потеряла терпение и хотела её схватить, но девочка исчезла, а она сама вцепилась себе же в волосы. Она отпустила их — девочка возникла снова. Агнес совсем рассвирепела и кинулась на неё, оскалив зубы, — но укусила собственную руку, а девочка опять исчезла — и появилась снова. Всякий раз она была намного противней прежнего. Агнес её ненавидела всей душой.
Ненависть впилась в её душу, и она внезапно поняла, что перед ней она сама, Не-Кто-Нибудь. В этом обществе ей придётся быть всегда. Она, она сама никогда себя не оставит! От горя Агнес заснула.
Когда она проснулась, мерзкая девочка, не обращая на неё внимания, смотрела себе на ноги. Вдруг она улыбнулась, но такой противной, самодовольной улыбкой, что Агнес стало стыдно за неё. Уродина гладила себя по лицу, гладила и по телу, любовалась кончиками пальцев, удовлетворённо кивала. Агнес же чувствовала, что другой такой обезьяны нет на свете, прекрасно зная, что ровно то же самое делала и она, только невидимо, в душе.
Она стала себе так противна, что жить не хотелось, но отвратительное созданье оставалось с нею три дня. На третий день Агнес не только страдала, но и стыдилась, всё больше удивляясь, что не замечала всего этого раньше.
Прошла ещё одна ночь, а утром она проснулась на руках у Мудрой Женщины. Страшилище исчезло; на неё смотрели небесно-голубые глаза. Она заплакала и прижалась к тёплой груди. Чем больше она прижималась, тем нежней обнимали её сильные руки.
Через какое-то время Мудрая Женщина отнесла её в домик, помыла в источнике, одела во всё чистое, напоила и накормила. Потом подозвала к себе и торжественно промолвила:
— Агнес, не думай, что ты уже здорова. Да, ты себя стыдишься, но причина для стыда ещё есть. Когда ты тут поживёшь и будешь хорошо вести себя, ты можешь снова возгордиться. Следи за собой. Я ухожу, а дом оставляю на тебя. Пока меня нет, делай всё, как я сказала.
Сказала она Агнес всё то, что говорила Розамунде, с одной лишь разницей — ей она позволила ходить в зал с картинами и показала вход, уже не скрытый часами. Потом она ушла, заперев за собой дверь.
АГНЕС
В ПОИСКАХ
ДВОРЦА
Оставшись в одиночестве, Агнес принялась за уборку. Она растопила очаг, сбрызнула водой постель, протёрла окна изнутри (снаружи они всегда были чистые), а когда со всем этим управилась, нашла обед, такой же, как дома, но получше. Наевшись, она пошла посмотреть на картины.
К этому часу зашевелились прежние её чувства. Она хорошо поработала и снова о себе возомнила. Как ни странно, люди гордятся, если хоть один раз выполнили свой долг. Те, кто всегда его выполняет, видят в том не больше заслуги, чем в ежедневном обеде. Если ты собой гордишься, это значит, что ты очень мало делаешь и совсем не видишь, как это плохо.
Словом, Агнес стала охорашиваться, забыв о самодовольном страшилище и не думая о том, что ведёт себя точно так же. Вот в каком расположении духа вошла она в зал.