— Что? — непонимающе и растерянно Аслан переводит взгляд с одного из нас на другого.
— Ты едешь с нами, если пожелаешь, — повторяет Влад. — Но, если ты не хочешь… или думаешь, что… — он осекается, а я бледнею, видя, как играют желваки на скулах гордого мужчины.
— Знаю, что ты бы не принял такого решения, если бы Мурад отдал меня в качестве свадебного подарка вашей паре, — испытующий взгляд зелёных глаз.
Влад мотает в отрицании головой.
— Нет, ты едешь как друг, а как только мы пересечём границы Валахии, ты волен будешь уйти от меня в свои земли либо остаться на правах главного советника при князе Владе Цепеше.
Повисает молчание, от которого у меня бегут мурашки по спине. Но Аслан протягивает руку, и Влад крепко пожимает её. Мужчины оборачиваются ко мне, а я поднимаю голову вверх, Всевышний и вправду един, милостив к нам, недостойным, разрешив наши проблемы разом, и кажется, что так будет бесконечно и без препятствий, как безоблачное небо над нашей троицей сейчас.
По пути в Валахию.
Я выглядываю из окна кареты на высящиеся горы, та громада, что защищает границы Европы от набегов турок, делая их утомительными и затратными во всех смыслах, а учитывая, какие сильные духом люди здесь живут, даже невозможными. Поворачиваю голову, вижу скачущего по направлению ко мне на породистом скакуне Влада, он улыбается, но я чувствую, что его тревожит что-то.
— Всё хорошо? — интересуется, пристально вглядываясь в моё лицо хитрым прищуром голубых глаз.
— Да, — спешу заверить его я, хотя поездка утомляет, и, наверное, если я упаду на мягкую перину после столь долгого перехода, то просплю суток трое. — Скажи, что тревожит тебя?
Он сводит брови к переносице, смотрит на темнеющее небо и поднимает руку, отдав команду «привал». Вереница карет и лошадей тут же останавливается. Я благодарю небо и выхожу из повозки, разминая затёкшие ноги. Влад спешивается и бросает поводья на слугу, делая знак рукой Аслану, который тут же принимает командование на себя.
— Пройдёмся? — предлагает он и указывает на тропинку, которая, извиваясь и петляя, теряется в деревьях, за которыми начинается лес, скоро сумерки опустятся на землю и скроют местные сочные красо́ты — высокую траву и цветы — хотя усилят запахи, и от земли будет исходить мощное тепло, а от растительности превосходнейший аромат, которым природа торопится поделиться со всем миром.
— Да, — киваю головой.
Влад закладывает руки за спину и в задумчивости поникает головой, терпеливо ожидаю, спеша за его широким шагом, видя, как тропинка уводит нас в щебечущий голосами всех птиц лес.
— Лале, — начинает он, — задумывалась ли ты над тем, как для нас всё хорошо складывается: твой дядя разрешает брак с иноверцем, его мудрецы находят какое-то обоснование для нас, меня не заставляют принять вашу веру и совершить все действия, ей сопутствующие, отпускают с нами Аслана, Раду?
— Нам помогает Всевышний? — робко предполагаю я, наслаждаясь лёгкой прохладой, видя, как предзакатное солнце повисает над горизонтом, запутавшись в иглистых лапах елей.
Влад усмехается, мне кажется, горько, мигом становлюсь серьёзной.
— Он попросит цену за это, — предполагаю я.
— Думаю, да, — подхватывает молодой мужчина. — Сможем ли заплатить? Не будет ли она слишком высокой?
Молчу, в задумчивости склонив голову.
— Я не отдам и пяди своей земли, не дам в обиду мой народ и не пущу турок на другие территории, если Мурад думает, что он приобрёл себе послушную марионетку, то он ошибся, — говорит твёрдо, прямо глядя мне в глаза.
Задумываюсь, но ненадолго, он уже сказал мне слова, которые согрели моё сердце посильнее, чем признание в любви, пришла моя очередь.
— Я приму твою веру, потому что считаю, что у нас с тобой один Всевышний и что мы соединены узами более сильными, чем все на свете клятвы на всех языках и во всех священных книгах, когда-либо написанных людьми, мы соединены одним законом, который един для всех, — любовью, Влад Басараб, — останавливаюсь, разворачиваясь к нему всем корпусом, осмеливаясь прижаться сильнее. — Берёшь ли ты меня в жёны и пусть свидетелем нам будет Бог, который когда-то соединил наши сердца?
Влад от неожиданности немеет, а потом, кивая головой, произносит:
— Да, — поднимает глаза к вековым елям, которые в лучах заходящего солнца машут ему красными маковками, вновь взгляд на меня, в голубых глазах нет и намёка на смех, люблю его ещё и за прямоту и честность. — Клянусь нашим Богом любить тебя до последнего моего вздоха, оберегать тебя и наших будущих детей…
Мы оба краснеем, Влад скрепляет клятву лёгким поцелуем в губы и пытается отстраниться, я задерживаю его за руку. Он смотрит на мою, поглаживающую его, а затем недоумённо переводит взгляд на меня. Веду себя неподобающе, но голову кружит от близости Влада, от тепла, исходящего от испарений земли, запаха трав и соцветий.
— Хочу, чтобы ты любил меня, — слова застревают где-то в горле, путаются, начинаю тяжело дышать, ощущая и его неспокойствие.
— Разве смею? — слова разнятся с его действиями, наши тела сильнее льнут друг к другу.