Мы принимали вместе душ, спали обнаженными в одной постели, и он ни разу не сорвался. Ни разу!
Да будь моя воля, я бы сорвалась уже как минимум сотню раз!
Не верится, что это мои мысли.
Так. Не думать о сексе. Не думать о сексе. Ведь через несколько минут отец поведет меня к алтарю.
Божечки.
Поздно. Я до безумия возбуждена.
Хватаю телефон с журнального столика и пишу сообщение Эштону:
Хлоя:
Ты сказал, что секс только после свадьбы. Прям сразу?
Телефон вибрирует через пару секунд.
Эштон:
Думаешь, пастор Сэм и наши семьи оценят, если я возьму тебя прямо у алтаря?
Пожимаю плечами, будто он видит меня, и набираю ответ:
Хлоя:
Не знаю. Можем проверить.
Эштон:
Я плохо на тебя влияю.
Хлоя:
Воздержание плохо на меня влияет, Эштон. Я хочу тебя.
Эштон:
Пятнадцать минут.
Хлоя:
Самоуверенно. Учитывая, что ты, можно сказать, четыре года без секса.
Эштон:
Я про нашу встречу у алтаря. Она через пятнадцать минут.
Эштон:
И спасибо, что так поднимаешь мне самооценку, милая.
Хлоя:
Я хочу, чтобы у тебя поднялось кое-что другое.
Эштон:
Поверь, я в приподнятом настроении вот уже несколько месяцев, что мы живем вместе.
Эштон:
Но я так и знал, что ты выходишь не за меня, а за мой волшебный член.
Хлоя:
Я пока не знакома с его волшебством. Возможно, это лишь способ заманить меня к себе в жены.
Эштон:
От тебя ничего не утаить.
Хлоя:
Ты утаиваешь от меня член уже несколько месяцев.
Эштон:
Хорошо, что не восемьдесят лет, как ты планировала изначально, а то там бы все волшебство было утрачено.
Коротко смеюсь.
Эштон:
Мне пора идти.
Эштон:
Я люблю тебя, без пятнадцати минут миссис Уильямс.
Хлоя:
И я люблю тебя.
Убираю телефон обратно на столик, улыбка расплывается по лицу.
– Тук-тук, принцесса, – доносится голос папы из-за двери виллы. – Можно войти?
– Конечно.
В дверном проеме появляется отец. Его темные волосы сегодня аккуратно зачесаны назад, подчеркивая тем самым острые скулы. На нем белая льняная рубашка, которую он заправил в укороченные брюки песочного цвета. Из обуви он остановил выбор на коричневых мартинсах, которые идеально дополняют его образ.
Он убирает руки в карманы, разглядывая меня с ног до головы, как и я разглядывала только что его.
– Красавица. Мама бы гордилась тобой.
Сглатываю ком в горле при упоминании мамы и начинаю часто и коротко моргать, чтобы вновь не дать волю слезам.
– У меня есть кое-что для тебя от нее.
– От нее? – вскидываю бровь.
Папа кивает и парой шагов сокращает расстояние между нами.
– Повернись к зеркалу, – просит он, и я послушно разворачиваюсь. – Незадолго до своей смерти мама кое-что мне вручила и попросила беречь это до того дня, когда ты наденешь свадебное платье.
По моей щеке все же стекает слеза. Делаю глубокий вдох, наблюдая за тем, как отец достает что-то из кармана. Цепочка из белого золота завораживающе сияет от солнечного света в его руках. Он расправляет ее, и я замечаю какой-то кулон. Когда отец подходит ближе ко мне и раскрывает передо мной цепочку, мое сердце останавливается.
Это чайка. Птица, которая дарует свободу.
С губ срывается всхлип, когда отец застегивает кулон на мне.
– Это свобода.
– Как на моей татуировке, – шепчу. – Но… как?
Отец грустно улыбается.
– Нет, на твоей татуировке чайка падает. А здесь она взлетает ввысь. Все трудности, которые выпадают нам в жизни, приходят не просто так. Ты преодолела их. Ты свободна, принцесса.
В эту же самую секунду я поворачиваюсь к папе и утыкаюсь носом ему в грудь, не в силах остановить рыдания.
Удивительно: многие считают, что брак лишает их свободы. И я была одной из этих людей. Вот только сейчас я с уверенностью могу сказать, что, решив провести с Эштоном Уильямсом всю свою жизнь, я обрела крылья.
– Не стоило делать этого перед свадьбой, – шепчет он, поглаживая мои волосы. – Теперь тебе придется поправлять макияж.
– Уверена, Эштон будет любить меня, даже если у меня на лице будет аквагрим клоуна.
– Что ж, этот парень нравится мне все больше и больше.
С моих губ срывается смешок, и я отстраняюсь.
– Спасибо, пап.