Дознаватель

— Ну-ну. А ты знаешь, что Зусель ко мне в Чернигов прямо на дом свалился и на тебя сделал донос? И свидетель при нем был. Некий Штадлер. Рассказал мне про твои намерения относительно меня. Ты и меня хочешь на чистую воду. И письмо вроде послал куда надо. Что я всех тут направо и налево поубивал своими руками, пользуясь служебным положением. Что я враг народа. Зусель тебя защищать передо мной пришел. На себя хотел вину за твою клевету взять. Я его послушал и прогнал. Мне бояться нечего. А ты с Зуселем вот как. Может, на цепку его посадишь по приказанию Евки, чтоб со двора не отпускать? Его лечить надо. На ноги ставить. Ты в своем мракобесии на Бога валишь. Ты и пацанов испортишь, и судьбу им вместе с жизнью перевернешь во вражескую сторону. Тьфу на тебя! Дурак ты, Довид. Евсей тебе б врезал как родственнику. А я не могу. Не имею права. По закону не имею. По нашему советскому закону. Понимаешь ты это?

Довид молчал.

На мой крик из-за занавески высунулась Малка.

Широким жестом отодвинула тряпку в цветочек, аж шнурок мелко задрожал, и прокаркала:

— У тебя Зусель был, он все наши гроши взял. Где гроши? Отдай!

Никаких грошей у Зуселя при себе не было. Я его карманы лично выворачивал.

Малка поставила руки в боки и заголосила:

— Отдай гроши! Мне детей кормить!

Такого подлого подхода я стерпеть не мог.

Подошел к ней и сказал тихо и уверенно:

— Что, по-русски заговорила, как до грошей дошло? Все вы такие. За копейку удавитесь. Не знаю я ничего про гроши. Мне ваши поганые деньги не нужны. У меня свои, честно заработанные. Ноги моей в этом смитнике не будет больше. Я с вами как с людьми, а вы каркаете мне прямо в сердце.

Зусель при этом лежал на топчане возле окошка. Откинутая занавеска закрыла ему половину лица. И он смотрел на меня одним глазом.

Я махнул рукой и выскочил на двор.

Хлопчики там стояли и жевали скибки черного хлеба. Я успел подумать, что долго они жуют, мы с Довидом минут двадцать беседовали. Значит, слушали пацаны наш разговор. Отвлекались от жевания. Вникали. И теперь могут разнести по Остру в перевернутом виде.

Я им ничего не сказал на прощанье.

Но все-таки вернулся уже из-за забора. Вернулся и поочередно каждого погладил по голове. Они ни в чем не виноватые.

Я думал о многом в тот момент.

Во-первых, переночевать. А завтра с утра снова пойти к Довиду и спокойно с ним поговорить. Про Ёську, про Бэлку, про Евсея с его никому не нужной смертью. Про намерения самого Довида относительно его сплетен. И на Зуселя глянуть в нормальной обстановке. А также выяснить про деньги, которые у него якобы были на момент поездки в Чернигов. Отсюда тоже возможна ниточка. Не знаю какая. Но ниточка ж. Зацепка в нашем деле — главное.

Оживление Зуселя из верной могилы быстро улеглось в моем сознании и заняло правильное место. Живой — значит, живой. Моя вина. Мое упущение. Не проверил достаточно его состояние. Не смог отличить труп не только от живого, но и от симулянта. Не утрамбовал землю как следует, когда второй раз хоронил, когда плащ-палатку с-под Зуселя вытаскивал.

За такой прокол и перед товарищами стыдно. Я на этом людей ловлю, а сам оказался далеко не лучше.

Достоверно одно, и я этого не скрыл перед Довидом: Зусель у меня был, про замыслы Довида рассказал, чему есть свидетель Штадлер; от меня Зусель ушел невредимый своими ногами, о чем я заявил непринужденно и к месту Довиду и Малке за занавеской.

Я двигался в высокой траве, так как сразу свернул за огороды.

Вдруг захотелось прилечь от усталости.

Стащил сапоги, размотал портянки. Раскидал в стороны. Не скажу, что со злостью, но с силой. И повалился лицом вниз, в землю. Хотел ремень расстегнуть для отдыха. Внутри что-то сжималось и плохо разжималось. Но провалился в сон. В затянутом ремне. Всегда сильно затягивал. На последнюю пробоину. Чтоб знать, как дышу. Сейчас дышалось неважнецки. Что-то сбивалось.

Проснулся с тяжелой головой.

Земля набилась в рот.

Встал вопрос: где заночевать? Подумал попроситься к кому-то как проезжий. Но отмел такое решение. По Остру уже разнесли, что милиционер приехал к Довиду. Если пойду проситься по людям, будут спрашивать, придется говорить. Может выйти лишнее. Тем более что свой сидор я бросил у Довида. И бог бы с ним. Но там и саперная лопатка, и фонарь, и финка. Нехорошо.

Пошел обратно. Вроде остыл и теперь хочу по-людски поговорить. Что соответствовало правде.

Довид сидел возле хаты на колодке. Спиной к дороге. К нему лицом стоял мужчина.

Довид водил руками в разные стороны, голосом направлял движения:

— А я знаю, куда он делся? Там? Там? А может, там? Я за него не ответственный. Он при исполнении, он сам за себя ответственный.

Мужик успокоительно трогал Довида за плечо. Говорил тихо.

Я по-доброму поздоровался на подходе.

Мужик обернулся. Я узнал Файду.

Он крепко пожал мне руку, как хороший знакомый.

Запросто поинтересовался:

— Где устроились на жизнь? У Довида тесно. Хочу к себе пригласить. Мне сын доложил, что в Остер милиционер прибыл. Направился к Довиду Басину. Я сюда. Файда. Мирон Шаевич.