Довженко

Как и в «Щорсе», стремление выразить с наибольшей обобщенной полнотой философское содержание эпохи, умение вылепить каждый характер с помощью неповторимых конкретных подробностей формирующего людей времени делают излишним обилие батальных сцен. Чтобы показать войну, для Довженко и на этот раз достаточно одного боя. Но зато как этот единственный бой стремителен и насыщен, как сменяются в нем масштабы — от грандиозных картин танковой битвы, в которую вовлечены сотни тяжелых машин, и до крупных планов, словно бы выхваченных из кажущейся неразберихи сражения. Тут выявляют себя в действии конкретные персонажи. Тут высокое мужество героя соседствует с трусостью шкурника. Самое высокое оказывается рядом с самым низким. Великая любовь находит такое же полное выражение, как и подлое предательство. Гордое сознание своей исторической миссии овладевает воином в то самое время, когда сосед его способен испытать лишь потную дрожь паникера.

Не только восхищение, но и гнев ведут здесь перо сценариста.

И те же горькие размышления на дорогах войны, что попадали порой во фронтовые блокноты Довженко, находят место в его сценарии.

Он показывает военторговскую машину, которая так торопится в спокойный тыл сквозь пекло отступления, что не останавливается даже ради того, чтобы подобрать раненых бойцов.

— Сволочи! — кричал им вдогонку боец.

«— Вперед! — весело махали руками военторговцы. Они были рады, что уезжают из опасного места на восток еще за одну реку, что машина исправна, что шофер, пролежавший под машиной животом кверху, копаясь в ней целых шесть часов, все же машину оседлал. Души у людей были маленькие, карманные, портативные, совсем не приспособленные к огромному горю…»

Если первые двадцать месяцев войны можно сравнить с тревожной ночью, освещенной заревом пожаров, зажженных неукротимой стихией уничтожения, то время, когда писалась «Украина в огне», было уже часом забрезжившего рассвета победы.

Полнота правды о войне, рассказанной в этом сценарии, обладает рассветной резкостью света и теней.

В такой светотени еще яснее вырисовывается главная тема: тема неистребимой стойкости народа, отстаивающего свою землю и свое будущее.

С того дня, когда Довженко в разрушенном Киеве узнал о гибели оставленного без веры отца, его не покидало чувство собственной трудной вины. Новый сценарий становился искуплением, хотя бы частичным. Он писался с памятью об отце, потому и становилась в нем наиболее важной тема непоколебленной веры. Очень личной была для Довженко и вторая тема сценария: он стремился раскрыть, что те самые «широкие массы», о которых говорилось в его фронтовой записи-заповеди, вовсе не безлики. Каждый человек из составляющих эту массу требует к себе пристального и бережного внимания. Его глубоко ранило и оскорбляло недоверие по отношению ко всем тем, кто не по своей вине вынужден был остаться в селах и городах, захваченных гитлеровцами, кто, получив тяжелую рану в бою, очутился в плену у врага. Довженко рассказывает в своем сценарии короткую вставную новеллу о судьбе крестьянской девушки Христи Хуторной — новеллу, в которой материала хватило бы и на большой роман.

Когда отступающие войска прокатывались через ее село, Христя бросалась к проходящим с растерянным и полным отчаянья вопросом: «Неужели и сюда придут немцы?!»

Есть люди, для которых затверженные ими слова сильнее фактов. Узнав правду, они считают ее опасной, если она разрушает заученное и заставляет искать иные, еще неизвестные решения. Даже увиденное воочию отступление, даже отмеренные собственными ногами километры оставленной земли не позволяют им усомниться в усвоенных формулах. Поэтому один из тех, что «в новеньких ремешках» продолжают уходить на восток, сердито отчитывает Христю за «провокационный вопрос». Она остается в своем селе. На нее обрушиваются страшные испытания. И когда она, наконец, попадает в партизанский отряд, ее историю узнает прокурор Лиманчук — тот самый, что в начале войны проходил через ее село и вместо честного ответа изломал ее жизнь. Он требует суда над Христей, приговаривает ее к расстрелу как «изменницу Родины», и только жизненный опыт и мудрая справедливость командира отряда спасают Христе жизнь.

Все это было для Довженко глубоко личным и жизненно важным. Потому он с такой одержимостью и страстью заканчивает работу в короткий трехмесячный срок — в ту пору, когда еще неблизкая победа лишь забрезжила на переломе войны. И он надеялся, что так же быстро сумеет превратить сценарий в картину.

Однако случилось иначе.

23 ноября 1943 года Довженко записал в своем дневнике:

«Сегодня я опять в Москве. Привез из Киева старенькую свою мать. Сегодня же узнал от Большакова[83] и тяжелую новость».

Новость эта заключалась в том, что «Украина в огне» запрещена для печати и для постановки.

Многие из опубликованных в последние годы записей в дневниках А. П. Довженко говорят о том, какой дорогой была для него эта повесть. Тем острее ощутил он полученный удар.

Под тем же числом он записал: