Довмонтов меч

— Как тебе сказать? По правде или как должно? — И боярин ухмыльнулся.

— По правде, как иначе.

— Лучше как должно. Мы князем Довмонтом из Пскова отпущены в Новгород. Да только по пути узнали, что вот у него, — старший боярин показал на более молодого, — у троюродного племянника в Москве сын родился, а крестить его некому. Вот мы и подались на крестины...

Бояре вежливо препроводили князя по объездному пути и дружно пожелали удачного княжения в Новгороде.

«Ай да дядя! — думал князь Димитрий. — Все ругали его: «Рохля, рохля», а он вон как повернул».

Через несколько вёрст снова возникли бояре, один из которых был князю Димитрию известен по Раковору. Эти ехали в Руссу, да тоже завернули в Москву.

И вновь пришлось ехать обходным путём, который указали они.

Остальную дорогу до Новгорода князь с юной княжной проехали беспрепятственно, среди ярко-багряных осенних лесов.

В Новгороде юной княжне Марье Димитриевне нравилось всё: богато убранные палаты Ярослава, в которых поселились теперь они; особая вежливость новгородских жителей, которые не испытали татарских притеснений, а потому были все вольны и одновременно друг к дружке по-особому уважительны. Она увидела настоящие парусные корабли, которые как раз спешили отойти от пристани, чтобы вернуться до морозов в родные гавани. Иноземные гости разложили перед нею столь прекрасные ткани, которые не носила, возможно, ни одна из нынешних русских модниц княжон. А потом, когда ударили первые морозы и застыла земля, но снег ещё не выпал, отец свозил её в Псков, где их принял мужественный друг отца, князь Довмонт.

Она знала страшную историю, которая случилась с женой князя, юной красавицей. И так ей жаль стало этого храброго человека, жившего одиноко посреди Пскова в больших каменных, очень уютных хоромах, предназначенных для семьи и детского смеха.

— Это ничего, что он литвин, всё равно нашей веры, — говорила ей вечером старая её нянюшка, которую тоже перевезли из Переяславля и которая отправилась вместе с ней в это путешествие.

Отец, уединясь с князем, о чём-то говорил серьёзно и долго, князь то соглашался с ним, то спорил.

Потом они вернулись назад, и её удивила перемена в новгородских боярах, которая произошла за этот десяток дней.

Князь тверской Святослав Ярославич вместе с дядей, великим князем, решили перехватывать всех торговых людей, которые направлялись в Новгород или, наоборот, из Новгорода.

Им, княжеской семье, не было от этого ни хорошо, ни плохо, зато граждане, которые жили торговлей, стали от этого страдать и терпели урон.

Хлеб, который как раз везли из Суздальской земли после первого снега, был не привезён, старый — почти весь съеден, запасов — никаких.

— Тогда такое же учинил один дядя, теперь — другой, — говорил отец, собираясь на вече.

Вече стояло за него, новгородцы вооружались, в палатах у отца постоянно толпились новгородские бояре, а стоило им выйти, как отец уединялся с посадником Павшей.

Наконец войско было готово, и отец выступил с полками на Тверь.

Но до Твери он не дошёл. Войско заняло Торжок и остановилось.

Новгородские бояре отправили послов к великому князю. Князь принял их с честью, как любимых людей. Однако, когда стали предлагать ему мир, ответил:

— Разве я не хочу с вами мира? Не я ли отвёл от вас татар, когда мой брат был готов натравить их на Святую Софию. Или я не мог сейчас привести татарские полки? Но я стою только со своей дружиной. Отпустите Димитрия, я стану княжить в Новгороде и прощу вас, как прощает отец любимых своих сыновей.

— Не лучше ли нам согласиться с великим князем? — стали убеждать отца те же самые новгородские бояре, которые призывали его на княжение. — Купцов наших, словно воров, сажают в темницы во всей Суздальской земле, мы лишены подвозов и терпим нужду в хлебе. Не лучше ли вместо кровопролития исполнить желание Василия? Это будет и для народной пользы.

В Новгороде бурлило вече.

— В конце концов, какая разница, кто князь, лишь бы выгода с этого шла, — доказывали многие.

Те же, что были за отца, на вече не пришли, они стояли с полками в Торжке.

Вече сменило посадника Павшу, просило князя покинуть город и призвало Василия Ярославича.

Отец был грустен, но решил не мстить новгородцам.

— Новгородцы что дети, — сказал он княжне, — кто поманит конфетой, за тем и идут.

Они быстро собрались и с малой дружиной выехали с княжьего двора, а скоро и купола Новгорода скрылись за зимними тучами. Препятствий в пути до Переяславля им никто не чинил.

Весной, на Пасху, заговорили в доме о женихах.

— Да кто тебя возьмёт, такую вертушку? — смеялась мама.

— А хотя бы и князь Довмонт! — вдруг выпалила она и смутилась. Вечером же, когда одна осталась, вспомнила несчастного одинокого князя, и так грустно, так сладко ей стало! Она утирала слезу рукавом тонкой льняной рубашки, а она всё лилась и лилась...