Доверьтесь мне. Я – доктор

– В Интернет! – выкрикивает доктор Палаши из своего кабинета.

– Ну да, точно, в Интернет. Мне дочка показала. О, это потрясающе, – говорит она, восторженно тряся головой.

– Ох уж эти луддиты! – следует ответ из безопасного укрытия врачебного кабинета.

Ухожу, оставляя их вдвоем. Возвращаясь по коридорам к себе в отделение, я думаю о том, как натиск современных технологий может сказаться на Максине, живом анахронизме цифровой эпохи. Возможно, вместо того, чтобы перекрикиваться через дверь, она будет слать ему электронные письма.

Суббота, 27 марта

Утром меня разбудил телефонный звонок. Я решил не обращать внимания. Телефон снова зазвонил. Я снова не взял трубку. Мобильный стоял на вибрации, и по его жужжанию я понял, что мне оставили сообщение. И еще одно. Наконец, любопытство взяло верх, я выбрался из постели и покопался в карманах брюк, ища трубку. Там было четыре неотвеченных вызова и СМС от сестры: «У бабушки сердечный приступ. Перезвони, как только сможешь».

Через 10 минут, полностью одетый, я уже несся к железнодорожной станции.

По прибытии в больницу – обычную государственную на окраине городка, в двадцати милях от того места, где живет бабушка, – я целую вечность метался в поисках ее отделения. Один знак указывал в одну сторону, другой – в другую. Интересно, в нашей больнице люди блуждают точно так же? Я ощущал себя потерянным и беззащитным: я не привык быть в госпитале чужаком. Эти чувства только усилились, когда я наконец отыскал бабушкину палату. Мама с сестрой уже были там; дедушка ушел купить им поесть (и заодно узнать счет сегодняшнего матча). Против собственной воли я просмотрел бабушкины назначения, выспросил у сестер показатели давления, подозрительно уставился на экран электрокардиографа. Я не мог переключиться, хотя и знал, что эмоциональная вовлеченность мешает мне объективно оценить ее состояние. Я понимал, что с точки зрения персонала мне лучше было принять роль пассивного наблюдателя, предназначенную родственникам, но ничего не мог с собой поделать. Почему ей не назначили вот этот препарат? Почему вовремя не записали показания в листок? Когда кардиолог ее осматривал?

Все это время бабушка спокойно лежит, выполняя все, что просят медсестры, слушает задерганного доктора, явившегося по моему требованию, улыбается и кивает, как примерная пациентка. Я же изнемогаю под грузом вины за то, что мало времени проводил с ней и явился только сейчас, когда у нее стало плохо с сердцем. Ненавижу быть на стороне родственников, не имея никакой власти и контроля. Теперь я понимаю, что чувствуют семьи моих пациентов. Уже не в первый раз я стою посреди больницы и отчаянно боюсь.

Воскресенье, 28 марта

Сегодня бабушка уже садилась. Она чувствует себя гораздо лучше – по ее словам. Сестра успела подружиться с дерматологом, которого встретила в больничном буфете. Он-то, сообщает она, и поможет ей справиться с сыпью.

Понедельник, 29 марта

Сегодня я остался с бабушкой.

– А как же работа? – спрашивает дед.

– Я им позвоню, – отвечаю ему и иду звонить Мэри 2.

Вместо нее трубку берет Мэри 1. Я сообщаю, что произошло.

– О, не беспокойся! Конечно, оставайся с бабушкой. Семья на первом месте. Доктору Пайку позвони сам, а остальных я предупрежу. Ой, мне надо идти. Мэри изображала сцену из «Титаника» и свалилась с подоконника. Желаю твоей бабушке скорейшего выздоровления.

Я перезваниваю доктору Пайку. Он явно недоволен.

– Ну и сколько ты собираешься там пробыть? Надеюсь, завтра уже вернешься?

У меня такое ощущение, что сочувствие ему удалили хирургическим путем. После того, сколько раз я задерживался на работе, сколько вечеров просидел в больнице, после бессчетных стрессов и переживаний, это вся благодарность, которую я заслужил.

– Постараюсь. Будет зависеть от того, как сегодня пройдет день, – твердо отвечаю я.

Да-да, это шоу-бизнес, детка.

Вторник, 30 марта

Заходя в отделение, слышу громкие крики. Это определенно Льюис; он повторяет:

– О Господи! О Господи!

Я с опаской просовываю голову в двери кухоньки в нашей дежурке.

– Ну и что тут происходит? – спрашиваю, пока остальные толпятся у меня за спиной, также недоумевая, из-за чего такой шум.

– Гляди, – говорит Льюис, поднимая вверх банку, в которую мы собирали деньги на подарок Морису.

На мгновение сердце у меня уходит в пятки, я решаю, что пожертвования кто-то стащил. Но тут Льюис переворачивает банку, на стол сыплются монеты, а за ними шлепается толстая скрутка десятифунтовых банкнот, перетянутая резинкой.

Подхожу ближе к столу.

– От кого это может быть? – спрашиваю, пораженный, вертя скрутку в руке.

Льюис отбирает ее у меня и пересчитывает купюры, разложив их на столе. Пятьсот фунтов стерлингов. Все мы, лишившись дара речи, смотрим на деньги. Тут входит Барни и начинает баловаться, сгребая купюры со столешницы и подбрасывая в воздух. Льюис кидает на него неодобрительный взгляд, и Барни, подобрав деньги с пола, удаляется. Судя по всему, пожертвовал их не он.

– Уверен, это Марк, – потихоньку шепчет мне Льюис.