Коренной. Жарко было?
Бадыкин. Замёрзнуть не давали… Дембельнулся я в конце ноября 89-ого и 1 декабря стоял уже на перроне родного города. Иду в парадке…
Коренной. Аксельбант, пряжечка блестит, как у кота…
Бадыкин. Как зеркало. Значки — выставка достижений спортивной, боевой и политической подготовки! На плече — спортивная сумка «СССР». По блату её достал, не купить было.
Коренной. Конечно помню. Шикардос!!!
Бадыкин. Иду весь из себя… Гляжу, а по перрону мне навстречу идёт…
Коренной. Федя БорышкОв — губа балкончиком, сопли веером.
Бадыкин. А вот и нет. Идёт мой одногруппник по художке Вася Веньяминов.
Коренной. Не понял… в чём подвох?…
Бадыкин. Он сам две недели как демобилизовался. Обнялись. Слово за слово. Сели в буфете на вокзале… Разговорились…
Гуласиков. Что-то я не пойму, при чём тут этот Вася?
Бадыкин.
Коренной.
Гуласиков.
Бадыкин. Говорили мы долго, вспоминали, как учились. И тут я ненароком про Федю БорышкОва заикнулся. Вася аж вскочил, как током его шандарахнуло.
— Ты знаешь, что я Федю Борышкова в Минске встретил. Неделю назад, когда у дядьки гостил.
— С какой стати о нём сейчас?
— С какой стати?… А ты меня послушай да и реши сам, надо или нет говорить.
Коренной.
Бадыкин. А Вася продолжает:
— Я Федю в Минске в ресторане встретил.
Коренной. Где?
Бадыкин. В ресторане. Это мне так Вася рассказывает…
— Стою, курю у туалета. И тут с улицы Федя заходит. Я, Лёха, чуть окурок не проглотил…
Коренной.
Бадыкин. А Вася продолжает:
— Федя меня увидел — в улыбке расплылся. Веришь ли… на нём плащ кожаный, джинсы (фирма) голубые, на ногах — «казаки» с пряжками. И сам он в белой рубашке, галстук — бабочка, шёлковый шарфик по бортам (узор запятайками). На правой руке — три золотых перстня, на левой — ещё два. Подходит и по- барски так мне:
— А, это ты, Васёк! Как жизнь молодая?
Я стою и глазам своим не верю. Куда девались балкончик со слюнями, спинка сгорбленная. А Федя улыбается, фикса золотая во рту блестит.
— Я, — говорит, — по делу здесь. Скоро у тестя юбилей — надо меню утвердить, аванец внести, проверить, чтобы всё было чики-пуки.
— А кто у тебя тесть? — спрашиваю.
— Генеральный директор объединения. Я у него по снабжению… И по причёске (полубокс) ладонью прошелся. И ноготки у него, как у девицы — ухоженные.
— А ты-то как, Васёк?
— Я из Армии… Несколько дней как… с Дальнего Востока прикатил.
— А…ну-ну! — скалится (и снова фикса во рту поблёскивает).
— А тебя что, в армию не взяли?
— Не взяли!
— Почему?
— Мне Михал Савич (мастер наш… если помнишь) такую характеристику написал, что меня не то что в армию… Словом, не подхожу! Не годен! «Невнимательный, безответственный, нельзя положиться, неадекватный»… и прочая бодяга! Таких, как я, в армию не берут!
И нахально с гонором добавил:
— Это ведь вы, придурки, жилы рвали, чтобы доказать окружающим, что вы самые лучшие. Вот и тяните теперь эту лямку да конца. А я человек маленький. Мал золотник, да дорог. Ну бывай, Васёк, дел невпроворот.
Федя похлопал меня по плечу и как ни в чём не бывало, не снимая плаща, пошёл в банкетный VIP-зал. Не поверишь, Лёха, я стоял как оплёванный!!!
Гуласиков. Охренеть!
Коренной. Ешки-матрёшки… родился пёс у кошки!
Бадыкин. После такого Васиного рассказа достал я из своей сумки бутылку «Столичной» и мы накатили как положено.
А Вася всё не мог успокоиться:
— Ведь он лучшие (самые цветущие) годы своей жизни провёл, как распоследняя шалупонь… В то время когда мы стремились, боролись, радовались, влюблялись, стараясь завоевать сердца любимых девушек, горели и пытались светить… (как горьковский ДАнко). Федя этот… тлеющим угольком, тихой сапой, бледным полозом…
Коренной. Жуком навозным… в дерьме копошился.
Бадыкин. Я много видел актёров на сцене вживую, Лёха, (питерских,… московских), но чтобы так — никогда!
Коренной. И кто мог подумать.