Доступ

Не путайтесь, дорогой читатель. Мы с Музиным и сами запутались. О чем разговор и с кем здесь неважно вовсе. Важно, что сейчас по телевизору игра, и в жизни игра, а раз идёт игра, значит кто-то проигрывает. Гриша Говорян однажды выдал, что жизнь есть казино. И если был прав, то многие проигрывают самой жизни. Смиряются, что лучше не будет. И сидят, и пьют, и крылышки кушают. А может важно, как ты играешь? Музин как раз об этом и размышлял, когда вдруг вернулся к разговору и страшная решимость начала подниматься в н      ём. Олег уже сидел в пол оборота, пьяно покачиваясь, и болтая сам с собой.

Друзья улыбались друг другу катящейся по лицу бессмысленной гримасой.

– Умеешь ты рассказать, – иронично сказал Орзибек. Достал вдруг телефон, и такой: «а давайте селфи». Все уже потрёпанные сдвинулись в кадр. Даже Музин где-то с краю налип.

– А ты Орзибек фотать умеешь, – довольно произнёс Среднявский, – вон какой я красивый, скинешь…

И Капканов от этих слов хватил по столу кулаком – Вспомнил! Ты же в универе фотографом был. На конкурсах участвовал. И фотик цифровой. Точно! А я не поверишь забыл.

– Да и я кажется тоже, – ответил Кулубов мягко.

Все уже были в кондиции. Даже Орзибек с Гришей неожиданно захмелели и принялись обсуждать нечто своё. Музин как на чужом пиру сидел, навострив ушки, да упорно ждал, когда же можно вновь выспросить про доступ. И уже казалось безнадежно говорил Капканову:

– Сейчас картина у Бибровича, олигарха этого, может можно как-то?

– Послушай, – цедил Олег, – у тебя есть право доступа! В соответствии с гражданским кодексом – поднял он многозначительно палец, – почти в любой момент приходить к своей картине, снимать копии, и прочее. Это ведь статья тыща триста какая? – здесь была мучительная попытка не икать, – Ты ему скажи, Бибровичу, так и так, товарищ… и будь он хоть трижды олигарх!

– Славно, славно, – оживлялся Борис, не веря счастью, – а можешь мне это юридически написать? Или даже лучше! От моего имени поговорить, чтоб по грамоте?

– Да я… ик… я же не по этим делам, – ответил Олег и почему-то обиделся.

– Так как же? Как же не по этим, когда авторское можно сказать право, Олег.

– Нет, Боря, практики давно не было. Там ведь изменения в законах, а у этого урода хрен знает какие юристы. Кхе, кхе, опять же своих дел у меня навалом. Но я, Боря, тебе помогу: всё подробнейше распишу, что ты им всё сам… а они тебя должны уважить!

Борис понурился, горячо поблагодарил, и в дальнейшем разговоре не участвовал. Пока Стас с Гришей не могли наговориться.

С юристом было бы солиднее что-ли. А права качать одному, тут уж слишком. Никуда не годится, думал Музин. Что это за право доступа? Волшебная формула прямо! И ладно бы галерея! А эти из бизнеса… они к творцам холодны.

Пока расстроенный художник смотрел в сторону, Среднявский вновь выплюнул хлопок пара изо рта, указав на Бориса, – И всё же есть среди нас те, кто достигает мечты. Есть же люди.

Капканов благоговейно поддержал «Да-да», а после завистливо добавил, – Но и у них не всё в порядке. Слава проходит. Денежки кончаются. А на выставки не зовут.

Странный это был человек и нельзя было понять шутит со злобой или по доьрому.

Музин, ошарашенный хотел отвернуться, но попалась ему на вид довольная ухмылка Орзибека, которой стерпеть он не мог. Голос художника возвысился, и он придвинувшись к столу и выпрямившись огласил: – От того и не зовут на выставки, что я выбрал искусство, а не деньги! Это моя воля, я выбрал искусство!

Глаза Орзибека блеснули, и кажется первый раз он обратился к нему прямо: – Борис, ты хочешь сказать, что настолько талантлив и поэтому неуспешен?

С раскисшим боязливым лицом Капканов вдруг подскочил к Борису: – Боря, ты чего, я же пошутил. Ну ты прости меня! Чёрт знает что. Всегда мои шутки так. Спроси кого хочешь, что шутил. Вон Гришу спроси.

Говорян чистосердечно кивнул, подтверждая слова друга, и стараясь сгладить. А Капканов суетливо подмигнул официантке, и та молнией подала ему полную кружку, кою он мягонько двинул в сторону Бориса, – Да я же тебя как никого уважаю! Ведь ты в искусстве сделал, что я хотел сделать! Ведь ты смог, что я не смог! Да как же я тебя не уважать буду! – и тоном непонятно серьезным, для столь смешных в сущности речей, Олег окончательно его размягчил и успокоил. Художник взял полный бокал и делано обвёл залу, которая отразилась у него в глазах желтой кляксой.

– Я нырнул в nihil, чтобы достать жемчуг смысла. Отринул всё, чтобы обрести новизну. И да! – уже не оправдываясь, а хвастаясь, продолжал Борис, не глядя на Орзибека, но бросая реплики в его сторону, – моя жизнь превращается в одно сплошное полотно…

– Белое и пустое? – утомленно бросил Орзибек.

– Пожалуй, но тем лучше! Больше простора…

– Да, лучше! А давайте ещё что-нибудь закажем.

И Орзибек не дожидаясь ответа принялся по-банковски советоваться и со Стасом и считать в уме, а вокруг затанцевала подавальщица, томно посматривая. Музин выдохнул и решил, что уж достаточно поспорил с этим материалистом невеждой. Его всё равно не переделатью