Достопамятные деяния и изречения

3.4. А теперь обратимся к тем, чей дух никогда не испытывал стремления к деньгам. Гней Марций, молодой человек из патрицианской семьи, был достойным потомком царя Анка. По названию города вольсков Кориолы, который он завоевал, он получил свое прозвище. Показав примеры исключительного мужества, он был удостоен похвальной речи консула Постумия Киминия перед войском, а также награжден всеми воинскими знаками отличия, десятью пленникми по выбору, ста югерами^[290] земли, множеством коней в полном убранстве, ста быками и таким количеством серебра, какое он мог бы унести. Он же ничего этого не принял, кроме коня для битвы, а также сохранил жизнь одному пленнику, своему гостеприимцу. Имея в виду такую умеренность, я уж и не знаю, что достойно большей похвалы: эти награды или отказ от них.

3.5. Марк Курий — совершенный образец и римской воздержанности, и выдающейся храбрости. Перед взором самнитских послов он явился в деревенской одежде и, присев у костра, стал есть из деревянной миски, показывая, что считает эту пищу вполне изысканной, поскольку презирал пышность самнитов, как и они изумлялись его бедности. Когда же те предложили ему много золота, собранного по общему их решению, и стали в дружеских выражениях убеждать его принять этот дар, он расхохотался и сказал: «Вы, исполнители пустого и, я бы заметил, ненужного поручения, расскажите самнитам, что Марк Курий предпочитает командовать богатыми, чем сам сделаться богатым. Заберите с собой этот дар, хоть и дорогой, но служащий людям во зло, и запомните, что я еще никогда не проигрывал сражения и никогда не покупался за деньги».

Он же, изгнав Пирра из Италии, не взял из царских трофеев ничего, что могло обогатить войско и Город. И даже когда сенат назначил каждому гражданину по семь югеров земли, а ему сто, он не стал превышать установленный для всех предел, понимая, что человек, неудовлетворенный тем, что получили остальные, не может считаться гражданином республики.^[291]

3.6. Того же мнения придерживался и Фабриций Лусциний. В свое время он был первым по должности в государстве, а по имущественному положению равнялся последнему бедняку. Самниты, бывшие все его клиентами, прислали ему десять фунтов меди и пять фунтов серебра, да еще десять рабов, а он отправил все назад в Самний. В этой доблестной сдержанности он стал богатым без денег, которые лежали бы без всякого применения, потому что богатство его заключалось не в огромных владениях, но в умеренных желаниях. Так и не получила его семья ни бронзы, ни серебра, ни рабов от самнитов, зато снискала среди них славу.

Обеты Фабриция вполне согласовывались с отвергнутыми дарами. Он прибыл послом к Пирру и услышал от Кинея из Фессалии, что у афинян в большом почете какой-то мудрец, убеждающий, что не следует людям ничего желать, кроме удовольствия.^[292] Он счел это ужасным и взмолился, чтобы эта мудрость перекочевала к Пирру и самнитам. И пусть афиняне восхваляют свое учение, но благоразумный муж скорее предпочтет отвращение Фабриция наставлениям Эпикура. Что и подтвердилось: город, поставивший во главе удовольствие, утратил самую большую империю, а город, полюбивший труд, напротив, ее обрел; первый не сумел сохранить свободу, второй смог ее даже даровать.

3.7. Можно полагать, что Квинт Туберон по прозвищу Кат был учеником Курия и Фабридия. Когда он был консулом, этолийцы прислали ему через послов тяжелые серебряные сосуды различного назначения, изготовленные с исключительным мастерством, поскольку, когда ранее они посетили его с приветствием, то увидели на столе глиняную утварь. Он же убедил их в том, что умеренность и бедность не одно и то же, и приказал забрать свои дары. И как же он был прав, предпочтя домашнее этолийскому, если и в последующем всегда опирался на свою воздержанность! А мы к чему пришли? Даже рабы с презрением относятся к утвари, которой тогда не брезговал пользоваться сам консул.^[293]

3.8. После разгрома Персея Павел до такой степени насытил древнюю наследственную бедность нашего Города, что впервые тогда освободил его от бремени налогов. Но в свой дом он не взял ничего ценного, полагая, что лучше пусть другие извлекают деньги из его победы, а сам он довольствуется славой.^[294]

3.9. К людям того же духа могут быть приписаны Квинт Фабий Гургес, Невий Фабий Пиктор и Квинт Огульний. Прибыв в качестве послов к Птолемею и получив от него в частном порядке дары, они, еще до доклада в сенате, поместили их в казну, справедливо полагая, что никто не может требовать от гражданской службы ничего, кроме благодарности за хорошее исполнение обязанностей. А в том, что было далее, надо усматривать человечность сената и строгую дисциплину наших предков. Ибо все, что послы внесли в казну, было отдано им не только по постановлению сената, но и с разрешения народа, и в итоге квесторы распределили все между ними. И вот щедрость Птолемея, отказ послов, единство сената и народа вместе проявились в столь достопамятном деянии.^[295]