Достопамятные деяния и изречения

8.1 Предисловие. Ревностно соблюдаемая воинская дисциплина обеспечила власть римлян над всей Италией, над многими городами, великими царями, могущественными народами, воротами Понтийского пролива, уничтоженными границами в Альпах и Таврии, и превратила маленькое поселение Ромула в вершину всего круга земель. Все триумфы пребывают в недрах воинской дисциплины, так что приступаю к изложению законов о триумфах.

8.1. Многие полководцы желали быть награжденными триумфом даже за пустячные сражения. Чтобы им противостоять, был принят закон, согласно которому право на триумф даровалось лишь тому, кто уничтожит в одном сражении не менее пяти тысяч врагов. Ибо наши предки полагали, что украшение нашего Города — не число триумфов, но их слава. Менее знаменательный закон о награждении лавровыми венками был забыт, но затем поддержан другим законом, внесенным народными трибунами Луцием Марием и Марком Катоном. Согласно ему, подлежали наказанию те полководцы, которые отваживались в официальном донесении сообщать сенату неверное число убитых врагов или пропавших граждан: от них требовалось немедленно по прибытии в Город поклясться перед квесторами, что записанные ими для сената данные о тех и других верны.^[162]

8.2. После этих законов есть смысл рассказать о судебном процессе, на котором триумфальное право оспаривалось и победило в прениях между самыми высокопоставленными людьми. Консул Гай Лутаций и претор Квинт Валерий уничтожили крупный пунийский флот близ Сицилии, и в связи с этим сенат постановил предоставить триумф консулу Лутацию.^[163] Когда же Валерий запросил для себя то же право, Лутаций ответил, что нечестиво для триумфа ставить на один уровень более высокую и более низкую ветви власти. Дебаты настойчиво продолжались. Валерий призвал Лутация к торжественной клятве, что пунийский флот действительно был уничтожен под его командованием. Лутаций не колеблясь подтвердил это. Судьей в их споре был назначен Атилий Калатин, и при нем Валерий сообщил, что раненый консул все сражение пролежал на носилках, а ответственность за командование принял на себя он. Тогда Калатин, прежде чем Лутаций поведал свою версию, сказал: «Ответь, Валерий, если вы двое, имея разные мнения, спорите насчет того, кому следует приписать успех битвы, то как по-твоему, что ценится выше: команды консула или претора?» Валерий ответил, что он не оспаривает первенство консульских полномочий. «А теперь так, — сказал Калатин, — допустим, ты получил два взаимоисключающих приказания, какому из них ты скорее последуешь?» «Конечно, консульскому», — ответил Валерий. «Вот теперь понятно, — сказал Калатин, — раз уж я взялся рассудить вас насчет того, чьи команды и предсказания первичны, и ты признался, что в обоих случаях консульские, для меня сомнений не осталось. Поэтому, Лутаций, хотя ты еще ничего не сказал, я склоняюсь в твою пользу». Удивительным образом был решен этот открытый спор: судья добился права высочайшей чести для более достойного Лутация, но и на Валерия не легло пятно бесчестия, хоть он и домогался награды за храбрую и успешную битву не совсем законным путем.

8.3. А вот что делать с Гнеем Фульвием Флакком, который презрительно отверг столь желанную честь триумфа, предоставленного ему сенатом за успешные военный действия? Можно сказать, что он не ожидал большего, по сравнению с тем, что случилось. Ибо, как только он вошел в Город, его подвергли общественному суду и изгнали. Так что своим выокомерием он оскорбил религиозные чувства, а вину искупил наказанием.^[164]

8.4. Более мудрыми оказались Квинт Фульвий, захвативший Капую, и Луций Опимий, заставивший сдаться жителей Фрегелл^[165], когда обратились к сенату с просьбой о триумфе. Обоим было чем гордиться, но ни один не достиг желаемого, и не из-за ревностного отношения сената к этому делу и нежелания допустить в курии подобное, но в силу четкого следования закону, который предполагал награждение триумфом только в случае расширения границ государства, а не возвращения того, что ранее принадлежало римскому народу. В этом есть существенное различие: прибавить что-либо или вернуть то, что было отобрано, подобно тому как есть разница между началом благодеяния и концом несправедливости.