Достопамятные деяния и изречения

6.7. Также и массилийцы в смысле суровости исполнения своих обязанностей, следования обычаям предков, набожности удивительно напоминают римлян. Они позволяют себе трижды отменять отпуск на волю одного и того же человека, если обнаруживают, что последний трижды обманул своего хозяина. И они вовсе не думают, что могут ошибиться в четвертый раз, ибо считают, что содеянного трижды достаточно, чтобы уличить человека в преступных намерениях.

Это же сообщество представляет собой самого строгого хранителя суровости в том, что не разрешает мимам выходить на сцену, потому что темы их постановок большей частью запрещены законом, пусть даже никто не запрещает их смотреть. Закрыты ворота для тех, кто под предлогом религии ищет поддержку для праздности, ибо общество понимает, что всякое фальшивое или жульническое суеверие должно изгоняться.

А еще со дня основания города хранится там меч для умерщвления виновного. Меч уже покрылся ржавчиной и едва ли отвечает своему назначению, но это — знак того, что в мельчайших делах имеют значение памятники древних обычаев.

Кроме того, перед воротами там установлены два гроба. Из одного свозят на повозках к месту похорон тела вольноотпущенников, из другого — рабов, без всяких рыданий и воплей. Траур заканчивается в день похорон домашними жертвоприношениями и пиршеством для родственников и друзей. Для чего это устроено: чтобы удовлетворить людское страдание или вызвать ненависть к божественной силе за то, что она не желает делиться с нами своим бессмертием?

Яд в смеси с цикутой в этом сообществе охраняется и выдается лишь тому, кто представит Шестистам — так называется там сенат — убедительные доказательства того, что только смерть явится для него избавлением. Запрос сопровождается твердостью волеизъявления, дабы проситель убедил всех, что не намерен опрометчиво расстаться с жизнью, но хочет прибегнуть к мягким средствам, поскольку осознанно выбрал путь ухода. И тогда, сколь бы ни была враждебна судьба или сколь бы она ни благоприятствовала, каждый выбирает разумное основание либо для прекращения жизни, либо для ее продолжения, но в любом случае уход из жизни совершается по одобрению.^[137]

6.8. Я думаю, что этот обычай массилийцев заимствован не из Галлии, но из Греции, потому что наблюдал его на острове Кеос, где посетил город Юлид на пути в Азию вместе с Секстом Помпеем^[138]. Случилось так, что одна высокородная женщина очень преклонных лет, после того как объяснила согражданам, почему она хотела бы покончить с жизнью, решила прибегнуть к яду, причем сочла, что ее смерть станет более достославной в присутствии Помпея. Будучи носителем всех доблестей, этот достойный муж, преисполненный человечности, не мог оставить без внимания ее просьбу. Он посетил ее и обратился к ней с самой цветистой речью. Он долго и тщетно старался отвратить женщину от ее намерения, но в конце концов отчаялся. Она же, преодолевшая девятый десяток в здравом теле и разуме, улеглась на огромных размеров кровать более изящно, чем обычно, и, опершись на локоть, сказала: «Секст Помпей, пусть боги, от которых я ухожу, нежели те, к которым я направляюсь, вознаградят тебя за то, что ты не счел ниже своего достоинства побуждать меня к жизни и не отказался быть свидетелем моей смерти. Я-то сама всегда видела улыбающийся лик судьбы. И чтобы не увидеть ее нахмурившейся, я собрала остаток духа для счастливого завершения жизни, оставляя пережить меня двух дочерей и стайку внуков». И потом, дав наставления семье, чтобы она жила в согласии, женщина распределила свое имущество и, поручив старшей дочери исполнить обряды в честь домашних богов, недрогнувшей рукой приняла чашу, в которой был растворен яд. После возлияния Меркурию она призвала его руководить ею в ее спокойном путешествии к лучшему месту в подземном мире, а потом с чувством выпила роковой напиток. Затем женщина начала говорить, какие части тела постепенно цепенеют одна за другой, как это оцепенение охватывает ее внутренности и доходит уже до сердца, и все же она попросила, чтобы ее дочери исполнили последнюю обязанность и закрыли ей глаза. А нас, римлян, пораженных таким неожиданным зрелищем и преисполненных слезами, она отпустила.

6.9. Однако вернемся к Массилии, от которой я немного отвлекся. Так вот, в этот город никто не может войти с оружием, но должен оставить его на хранение, а затем, при выходе из города, получить назад. Вот почему их гостеприимство столь расположено к иноземцам, но в то же время охраняет их самих.

6.10. Когда покидаешь их стены, сталкиваешься с одним древним галльским обычаем. Дело в том, что у них вошло в привычку давать в долг деньги, которые затем должны быть выплачены им в царстве мертвых, поскольку они уверены, что души людей бессмертны. Назвал бы я их глупцами, если бы был уверен, что они носят штаны, потому что и Пифагор носил паллий.^[139]