Достойный любви

Горди теперь стал как бы членом их семьи. Они любили его. У него никого не было, кроме них. Тетя Фионнула, возможно, разрешит Мэгги и Вильсону вернуться, но ни за что не позволит Горди пройти через парадную дверь. Его впустят только через черный ход, как и других, таких же, как он.

Вздыхая. Мэгги откусила пирожок.

— Не знаю, что и делать с Горди.

Ей бы хотелось что-нибудь сделать. Она вспомнила те сумасшедшие вещи, которые они вытворяли вместе. Наверное, она бесстыдница? Она улыбнулась.

— Почему он ведет себя как сумасшедший?

— Вильсон, можно с тобой поделиться?

Он сразу стал старше, значительно мудрее детей своего возраста, тем Вильсоном, с которым она всегда делилась своими проблемами. И сейчас ей нужен был старый друг.

— Конечно. Можно я съем еще один пирожок?

— Можно. Я горжусь тобой, твой язык значительно улучшился.

— Я работаю над своим английским и пытаюсь научить Батча правильно писать. Только сегодня, когда миссис Перкинс вышла из класса, он подошел к доске и написал: «Мир на Зимле». Я сказал ему, что нужно писать «на Земле», но он сказал, что написал верно. Я пытался убедить его, но он не слушал.

— Куда только смотрят его родители? — задала Мэгги риторический вопрос.

— Я слышал, как миссис Перкинс говорила, что ей кажется, будто его воспитывали волки. Это возможно?

— Нет. Миссис Перкинс пошутила.

— Что ты хотела мне сказать?

— Пообещай, что никому ничего не скажешь.

— Кому мне говорить?

В последнее время с ним почти никто не общался.

— Т.Г., например.

Вильсон быстро отхлебнул молока, вспоминая неприятности, которые последовали за его разговором с Горди о женитьбе.

— Горди утверждает, что видел Батте Феспермана.

Она положила ему в тарелку пирожки, следя за его реакцией.

Мальчик спокойно смотрел на нее, ожидая продолжения.

— Привидение! Т.Г. говорит, что видел привидение, — повторила Мэгги, надеясь, что Вильсон воспримет это так же, как и она.

— Он ему понравился?

— Вильсон! Это — ненормально. Привидений не существует!

— Кто сказал?

— Все говорят…

— Не все. Я слышал, как Мосес и другие женщины говорили о привидении. И они верят в его существование. Они говорили, что он подлый су… Говорили, что он подлый и они устали с ним бороться.

— Когда они об этом говорили?

— Сегодня, — сказав это, мальчик отвернулся, — когда меня не было в шахте.

Ее сердце екнуло. Если Мосес уйдет, они приговорены.

— Я в растерянности. Не знаю, чему и верить. Происшествий на шахте слишком много.

Сколько неприятностей может свалиться на голову одному человеку!

— Горди говорил, что видел его, да? — Вильсон говорил так, как будто это было очевидно.

— Да. Он говорит, что видел его несколько раз.

— А он больше не носит с собой фляжку?

— Нет. Я почти уверена, что он не пьет, Вильсон. Я думаю, что он просто был растерян и одинок, когда мы его встретили. Теперь у него появилась цель в жизни.

— Ему просто нужно, чтобы кто-то его любил, да, Мэгги?

Она заулыбалась:

— Думаю, что так. Сейчас это совсем другой человек, чем он был несколько недель назад.

— И мы его любим, не так ли?

На этот раз отвернулась она.

— Ешь, а то остынут.

— Но ведь мы действительно любим его, да? Я не скажу ему, если ты не захочешь.

— Да, мы любим его, — уступила она. — Сильно. Ужасно сильно.

— Вильсон думает, что ты сумасшедший.

Тем же вечером Мэгги разговаривала с Гордоном, стоя в дверном проеме. Убеждать ее в обратном было бесполезно, хотя он был уверен в своей нормальности, за исключением тех случаев, когда она была поблизости. Он знал, о каком инциденте говорит Мэгги. Сегодня днем Вильсон подслушал его разговор с Батте.

Пожимая плечами, он лег на кровать.

— Скажи Вильсону, чтобы он не переходил границ дозволенного.

Мэгги вошла в палатку и опустила за собой полог.

— Честно, Горди. Он подслушал тебя сегодня, тебе следует быть более осторожным. Все время от времени говорят сами с собой. Но когда ты начинаешь отвечать кому-то, в этом что-то не гак.

Она подошла к огню и стала греть руки.

Черт возьми! Она выглядела замечательно. Горди было очень тяжело все это время пытаться не думать о ней. Не то, как она была одета, делало ее привлекательной, на ней было то же самое платье в цветочек, которое она периодически чередовала с платьем в голубую полоску (эти платья, выцветшие и поношенные, изначально не были предназначены для того, чтобы приковывать взгляды мужчин), а то, как она носила одежду. Один ее вид заставлял волноваться мужчин.

Он хотел ее, не просто хотел, а нуждался в ней, черт возьми! Нуждалсяв ней. Он не хотел в этом признаться, но это было так. Ему не нужно было говорить, что она не была подобна девицам Нельсона. Он был достаточно умен, чтобы понять разницу.

Беда заключалась в том, что онзнал разницу умом, но не телом.