Достояние павших

Тис покачнулся, словно догадался, чего от него добиваются хозяева заклятого ножа, и Брайдик сразу ожил, заурчал у него на плече, и даже прикусил клыком ткань котто. Тис похлопал себя по другому плечу, по тому месту, в которое вонзилось поганое заклятье на островке за кузнецой Фомха, и пошел к лестнице. Поднимаясь по ступеням, каждая из которых казалась ему непреодолимой стеной вражеской крепости, он думал о том, что ему пришлось пережить многое, наверное, кому-то хватило бы пережитого на целую жизнь, но настигшая его боль обесценила все. Пожалуй, даже гибель Мэтт и Глика была не столь остра, как эта боль. Или все притупляется со временем? Может быть, и боль точно так же притупится? Почему он до сих пор не сошел с ума? Или же все дело в том, что пронизывающая его боль накрепко пригвоздила его к его же истерзанному уму? Или же он все таки сошел с ума? И ничего этого нет? Ни Стеблей, ни Дрохайта, ни Мэтт и Глика, убитых на Бейнской заветри? И есть только эта лестница? Почему он сразу не догадался? Разве могло все это существовать в реальности? Колдуны, заклятья, вырезанные под корень деревни, песьеглавцы, оборотни, странные родственники, убивающие собственную кровную родню. Безумие. Именно безумие.

На лестнице он едва не столкнулся с Тайсом. Держа в руках кувшин с земляным маслом, старик готовился спуститься туда, откуда возвращался Тис. Он скользнул по лицу мальчишки равнодушным взглядом, слегка оживился, увидев кота, и прошел мимо, бормоча почти про себя: «А вот крыс-то у нас нет. Нет у нас крыс. Почему же это у нас нет крыс? Это хороший признак или плохой?»

– Безумие, – прошептал Тис и вдруг подумал, что и сама крепость безумна, и все ее обитатели должны быть безумны, и вся равнина, вся Ардана должна быть безумна, если в ней есть такая крепость, и Дрохайт, и Гантанас, который все понимает, но ничего не делает, и девочка, которая управляет погодой, и еще одна девочка, которая видит его, Тиса, насквозь, и из рук одного воспитанника вырастают мглистые хлысты, а другой напоминает ветвистое дерево и пронизывает своей плотью сразу и полшага, и шаг, и полтора шага, и принимает на себя чужую боль и чужие страхи, а черную нить, щупальце, веревку, канат, стальную колонну, упругий смерч которым он, Тис, прихвачен к невидимому хозяину невозможно разорвать никаким способом, потому что нет такого клинка, которому под силу это сделать.

К хозяину ли? Или к черному озеру, которое изливается в него, в Тиса тягучей пьянящей жидкостью, опьяняя его, но одновременно причиняя невыносимую боль, потому как сколь бы ни была глубока пропасть в его существе, стены этой пропасти пылают в пламени, поскольку что-то в нем соединилось несоединимое. Что-то, что убивает его каждую секунду, как будто все, что он ест, все, что он пьет, все, чем он дышит, все, что он слышит, все, что он видит – все это яд для него!

Он пришел в себя на верхнем ярусе южной башни. В небе сияло солнце, далеко внизу на зеленом лугу переступали крохотные фигуры лошадей, Брайдик бродил по каменному парапету. Ветер, который казался здесь наверху холодным, как будто привел мальчишку в чувство. Тис оглянулся. Стражник Айран стоял за его спиной в десяти шагах, и ветер, который принес облегчение мальчишке, захлестывал седые волосы воина на его покрытое шрамами и морщинами лицо.

– Мне нельзя здесь быть? – спросил Тис.

– Гантанас велел присматривать за тобой, – проскрипел Айран.

– Я не собирался прыгать, – сказал Тис воину.

– Некоторые решения приходят в последнюю секунду, – ответил Айран. – Может быть, я и сам иногда подумываю о таком прыжке?

– У вас нет дома и кого-то, ради кого стоило бы жить? – почему-то спросил Тис.

– Мой дом здесь, – вымолвил воин.

«Мой дом тоже здесь», – подумал Тис, но ничего не сказал. Он поймал кота, водрузил его на плечо, кивнул воину и пошел прочь – сначала спустился на верхний ярус средней башни, затем поднялся на верхний ярус северной и пошел вниз по лестнице, пока, повинуясь какой-то догадке, не уперся в почти всегда запертые двери хранилища рукописей. Надавил на одну из створок и оказался внутри.

Читальный зал показался ему пустым. Ровно до той секунды, пока он не увидел за одним из столов старика Скриба. Седой хранитель рукописей, который следил за их сохранностью да иногда отмечал начало или конец занятий звучанием своего рожка, сидел в центре зала и как будто прислушивался к чему-то. Падающие в узкие окна полосы света были наполнены кружащимися пылинками, и от этого казалось, что седая голова Скриба отражает солнечные лучи как перламутровая раковина.

– Я могу присесть? – спросил Тис, подойдя к старику и заметив, что тот сидит с закрытыми глазами. – Вы хорошо себя чувствуете?

– Да уж получше, чем ты, – проскрипел старик, но глаз не открыл, хотя и поднял сухую ладонь и коснулся пальцами собственного виска, – хотя, бывали времена, когда я чувствовал себя куда лучше.