Достояние павших

Им становилось все труднее скрываться. Последние два года, в которые Тис уже говорил и даже разбирал буквицы, они колесили по холмистому Снокису. Мэтт каким-то чудом выправила ярлыки, по которым она была престарелой сночкой, а Глик ее сыном – кузнецом. Тиса в ярлыках не было, поэтому обычно он сидел в большой ивовой корзине-ларе и смотрел вокруг через щели между прутьями. Если в пути попадали мытари или стража, он накидывал на себя пелену. Эта пелена была самой легкой – пелена тряпья. Единственное, что давалось Тису нелегко, это щекотка. Если бы тем же мытарям вздумалось бы поворошить старое тряпье в корзине, он мог не выдержать и сорваться в хохот, а значит и вывалиться из пелены, но снокские дозоры не слишком досаждали вниманием древней старухе и ее сыну, тем более, что последний всегда был готов развернуть походную кузницу и подковать лошадей или поправить еще какую мелочь. Только близ деревень не следовало останавливаться, местные кузнецы не любили пришлых, тем более, что уж больно хороши были поделки, которые Глик всегда был готов предъявить всякому, кого интересовал проезжий мастер. Пару раз им удавалось зацепиться в тех деревнях, где не было своего кузнеца, и Тис даже время от времени держал в руках маленький молот, но рано или поздно или у деревенского колодца, или у ближайшего ягодника Мэтт слышала разговоры о людях, которые ищут какого-то искусного кузнеца с молодой девкой, возвращалась к их недолгому пристанищу, и в тот же день, а чаще всего в ночь, тихая лошаденка утаскивала их нехитрый скарб в неизвестном для деревенских направлении. Тис сидел в своей корзине, и если это был день, смотрел через прутья на Мэтт и думал, отчего все встречные путники или попутчики, обращаясь к его матери, называют ее бабушкой? Она ведь набрасывала на себя совсем тонкую пелену, стоило чуть прищуриться, и он ясно видел, что нет никого прекраснее его матери, и что ей скорее пристало мчаться по этой дороге на белой лошади в белом платье, а не сидеть, согнувшись, на краю телеги, свесив ноги, обвитые синими венами, к поросшему сухим бурьяном проселку.

– Я вздрагиваю, когда вижу это, – сказал как-то Глик.

– Я сама вздрагиваю, – проскрипела старушечьим голосом Мэтт. – Но именно эти ноги и отпугивают от нас искателей. Радуйся своей молодости, я ведь могла и из тебя сделать старика.

– И как бы я зарабатывал? – качал головой Глик, который и в самом деле казался почти мальчишкой. – Но я разглядывал себя в зеркале в последнем трактире, я не таким бы в юности. Это какой-то другой человек.

– Ясно, что другой, – кивала Мэтт. – Ты черный, а в зеркале видел худого белокурого слайба. Только одно помни, если встретим кого посерьезней, чем эти ищейки, то сдует с нас эту пелену словно пенку с вскипевшего молока. А у нас даже оружия нет.

– Скоро будет, – обещал Глик. – Я почти закончил два меча. Конечно, они не так уж хороши, как могли бы быть, но зато Тис тоже постучал по ним молотком. Мне кажется, что он будет великим мастером.

– Лишь бы он был жив, – кривилось лицо Мэтт.

– Он слышит? – спрашивал Глэк. – Ты беспрерывно говоришь с ним. Даже тогда, когда я не слышу твоих слов. Мне кажется, ты говоришь с ним даже во сне. И все время что-то сплетаешь. Я не вижу пряжи, но твои пальцы шевелятся, как будто ты держишь в руках спицы. Что это?

– Ты тоже говоришь с ним, – скрипела Мэтт. – Учишь его, открываешь тайны, объясняешь каждый свой шаг. Зачем?

– Надеюсь, что это ему пригодится, – пожимал плечами Глик. – Мало ли куда забросит его судьба? Но он слишком мал, чтобы понимать меня. И уж тем более, чтобы запоминать.

– Он все запоминает, – поежилась Мэтт. – Иногда я сама пугаюсь, настолько плодородна почва, в которую я бросаю семена. Но он не сын врага, он мой сын. Поверь мне, я знаю, каково это. Я знаю, что это такое, чувствовать, что твое чрево породило чудовище.

– Откуда? – повернулся к Мэтт Глик.

– От своей матери, – ответила Мэтт.

– Ты говорила, что у нее было пять дочерей, ты младшая, – нахмурился Глик. – И кто из вас был чудовищем?

– Никто, – закрыла глаза Мэтт. – Она разговаривала с твоей матерью.

– Боже мой, – бросил поводья Глик. – Где она? Я всегда хотел найти ее. Она говорила обо мне? Скажи? Она говорила обо мне? Почему она бросила меня?

– Перестань, – обхватила сутулые плечи морщинистыми руками Мэтт. – Она спасала свою жизнь. И жизнь своих дочерей. Старшей и той, что родилась уже после побега. Да, у тебя не две сестры, а три. И она не считала тебя чудовищем. Очень сожалела, что ее младший ребенок остался с отцом. Она и сама едва спаслась. А потом, когда открылось, что с ней сделало семейство твоего отца, вас и след простыл! Тебя искали много лет, Глик. И вот, я почти повторила ее судьбу. Но не спрашивай меня, где она и что с нею. Я никогда не видела ее, да и этот разговор был подслушан мною в детстве. И все его участники убиты.

– Кого она считала чудовищем? – прошептал Глик.

– Того, кто был рожден не от твоего отца, – проскрипела Мэтт. – Хотя, по мне так они все стоят друг друга.