Достояние павших

– Оставь я этот нож, давно бы уже они нас нашли, – отходил от костра к лошадям Глик. – Капля крови любого из моего рода – и считай, что неразрывная нить брошена с берега на берег. Нас тоже учили колдовству. Связь ножа с тем, на кого показывает кровь, нельзя прервать. Она сильнее любой магии, потому что бог сильнее любого мага. Мы в безопасности лишь до тех пор, пока нож у нас. Пока он у нас и укрыт. Стоит ему дать силу, мои родственнички куда хочешь доберутся и порежут нас на куски.

– Я уже порезана на куски, – ежилась у костра, прижимала к себе Тиса Мэтт. – В тот миг была порезана, когда колдуны встали вокруг нашего дома. Когда магия сгустилась над ним. Когда смерть настигла наших соседей. Когда стали вязать и грузить на повозки моих одурманенных родных. И хотя черная магия должна была усыпить меня, я все слышала. Я одна слышала. Они ведь не за мной приходили.

– Того, за чем они приходили, они не нашли, – присел не напротив, но и не рядом Глик. – В твоем селении этого не оказалось, а где оно спрятано, узнать не удалось. И пытки не помогли. Дейк говорил, что Алаин словно взбесилась. Он сказал, что она кому-то обещала то, что хранилось в твоем доме, но не сдержала обещания.

– Какое мне дело до чужих обещаний? – спросила у черного неба Мэтт.

– Никакого, – проговорил Глик. – Конечно, если не числить их причиной собственных бед. Но я подозреваю, что не получив эту ценность, Алаин потеряла ценность куда большую. Свою дочь Фану.

– Какая может быть связь между чужой ценностью и собственной дочерью? – продолжила говорить с небом Мэтт.

– Прямая… – прошептал Глик. – Назначенная. Условленная. Определенная соглашением. Порой само дитя становится залогом. Его зачатие – частью договора. Рождение – другой частью. Оплата – третьей. И если договоренность не выполняется, плод изымается. Я вовсе не оправдываю Алаин. С ее стороны было великой самонадеянностью торговаться с тем, с кем нельзя торговаться, кто бы ее к этому ни вынудил, да еще обещать неисполнимое, я, правда, не думаю, что у нее был выбор, но… тебе не стоило плевать ей в лицо. У нее забрали дочь, и она обезумела. Она не простит этого плевка.

– У меня забрали все, – ответила Мэтт. – Мой дом уничтожен. Мои близкие запытаны насмерть. Моя плоть истерзана. Мое лоно осквернено. Мое дитя – вечное напоминание о моей боли. Смерть следует за мной неотступно. И мне все равно, чего лишилась твоя сестра. Ее прощение мне не нужно. Я ни с кем сделку не заключала. Ни по своей воле, ни по чужой. И зарок не плевать в лицо поганой твари я тоже на себя не брала. А та великая ценность, ради которой все это было ею сотворено, была унесена из моего дома еще до моего рождения. Я не знаю, где она.

– Я не хочу ничего знать об этом, – медленно проговорил Глик. – Ни имени этой ценности, ни ее истории, ни ее места. Все, что можно передать словами, все можно извлечь из человека. Тем или иным способом. Я не должен этого знать.

– Я это почувствовала на себе, – прошептала Мэтт. – И мои близкие тоже это ощутили. Но ни из меня, ни из них твои братья и твоя сестра ничего извлечь не смогли.

– У меня есть и другая сестра.

– Па… па…

Это было первое слово, которое произнес Тис. Он отчетливо расслышал собственный голос, но он и раньше помнил этот миг. Помнил, потому что его мать вздрогнула, словно острое воткнулось ей в спину. Запомнил ощущение произнесенного на языке и губах. Это даже не было словом. Это было чем-то вроде выдоха, который обратился словом. «Па»… «Папа»… Но все прочее он слышал впервые.

– Я подержу его? – попросил Глик, глядя в костер, как будто говорил не с Мэтт, а с огнем.

Она не ответила. Отстранилась, опустила руки, когда он принял ребенка. Оцепенела. Выдохнула чуть слышно:

– Почему? Я многое слышала о том, что когда-то творилось в доме Нимхов, вместе с другими оплакивала судьбу твоей матери, но никогда не думала, что последыши Дабха Нимха доберутся до меня. Почему я? Почему ты разменял свою судьбу на мою участь?

– Я говорил тебе, – прижал к себе Тиса Глик. – Я сделал страшное. То, за что не может быть прощения. Я думал, что судьба кузнеца избавит меня от всей этой погани, что творится вокруг, но мне пришлось погрузиться в нее с головой. Так что это был лишь вопрос времени. Я все равно должен был уйти, чтобы остаток собственной жизни искупать содеянное. Разве я мог оставить у них в руках наследницу одного из самых сильных родов маола? Дейк хвастался, что им удалось захватить хранительницу силы. Ведь тебе твоя бабка передала свой дар?

– И я уже говорила, – безвольно склонила голову Мэтт, – дар это не мастерство и не вещь. Его нельзя передать. Он либо есть, либо его нет. Хранить силу – невозможно, она не знания и не умения. Ты мог бы уйти один. Одному легче скрыться. Одному легче найти себя в жизни. Уйдя один, ты бы не предал свою семью, какой бы она ни была.

– Отказаться есть человечину – теперь называется предательством? – процедил сквозь зубы Глик, прижимая к себе Тиса, который продолжал напевать – «Па, па, па».