Достоевский in love

Раздумывая об этом мгновении впоследствии, уже в здоровом состоянии, он часто говорил сам себе, что ведь все эти молнии и проблески высшего самоощущения и самосознания не что иное как болезнь, нарушение нормального состояния. И все же, вопреки собственным словам, он чувствовал обратное. До тех пор он и не подозревал, что подобное чувство могло существовать – чувство гармонии, красоты, неслыханное и негаданное дотоле чувство полноты, меры, примирения и встревоженного молитвенного слития с самым высшим синтезом жизни. Это не земное; я не про то, что оно небесное, а про то, что человек в земном виде не может перенести[205]. Словами выразить это было невозможно. Ведь не видения же какие-нибудь снились ему в этот момент, как от гашиша, опиума или вина, унижающие рассудок и искажающие душу. Мгновения эти были именно одним только необыкновенным усилением самосознания – если бы надо было выразить это состояние одним словом, – самосознания и в то же время самоощущения в высшей степени непосредственного. Не просто понимание того, что он был жив, но ощущение того, что жизнь протекает сквозь него как электричество. В ту секунду, то есть в самый последний сознательный момент пред припадком, мне случалось успевать ясно и сознательно сказать себе: «Да, за этот момент можно отдать всю жизнь!»[206] Вероятно, думал он, это та же самая секунда, в которую не успел пролиться опрокинувшийся кувшин с водой эпилептика Магомета, успевшего, однако, в ту самую секунду обозреть все жилища Аллаховы. Мария же увидела только, как муж ее грохается на пол, скрежеща зубами, а тело его, пульсируя в неуловимом ритме, непристойно изгибается.

Припадок перепугал до смерти жену, а меня наполнил грустью и унынием[207]. Ученый доктор сообщил ему, что, вопреки предыдущим заключениям, Федор страдал самой настоящей падучей и мог ожидать, что в один из своих приступов задохнется от горлового спазма. Учитывая, что припадок мог случиться с ним в любое время, даже несколько раз за месяц, и что тогда еще не было известно ни лекарства, ни профилактики, казалось вероятным, что так ему и суждено было умереть. Через месяц, год или десять – предугадать было невозможно. Я сам выпросил подробную откровенность у доктора, заклиная его именем честного человека. Вообще, он мне советовал остерегаться новолуний[208].

Брак его так и не пережил этой первой ночи. Черная кошка пробежала между нами[209]. Мария, по некоторым сведениям, была уверена, что ее обманом завлекли в брак с человеком, скрывшим свою болезнь (должно быть, хрипло прошептала это, когда сама лежала больной в постели). Хотя она и преисполнена великодушных чувств, но дама горячая и раздраженная, и оборвет… глаз ее боюсь… да… глаз… Красных пятен на щеках тоже боюсь… и еще – ее дыхания боюсь… Видал ты, как в этой болезни дышат… при взволнованных чувствах?[210] Практически сразу после свадьбы ее имя пропало из писем Федора, а если и появлялось, то будто бы задним числом – единственной фразой среди просьб о деньгах или новостях об изменениях в его положении.