Не получив никакой информации, измученные и взволнованные поэты собрались вокруг высокопоставленного офицера, который держал в руках список имен. Возле имени Антонелли была пометка: «Полицейский агент».
Значит, это был Антонелли.
Около полуночи Федора перевезли в Петропавловскую крепость, где некогда Петр Великий приказал пытать собственного сына. Острый шпиль собора не столько тянулся к Богу, сколько пронзал небо. Федора провели в маленькую темную камеру Александровского равелина. Два на три метра спертого воздуха – но потолок очень высокий. Окна и двери зарешечены, кровать застелена серой тканью. Была ли это та камера, в которой декабрист полковник Булатов покончил с собой, разбив голову о стену?[109]
У Федора забрали 60 копеек, короткое потертое зимнее пальто, рубашку, жилет, исподнее, ботинки, чулки, шарф, платок и расческу. Ему выдали теплую серую тюремную робу и чулки, после чего дверь затворили. Здесь он проведет остаток года, покидая камеру только для допросов. До ареста Федор начал издавать дерзкий роман, одно из первых русских сочинений со сложной героиней, «Неточка Незванова». Он уже описал ее трагичное детство, безрассудное увлечение молодой княжной по имени Катя и по плану должен был перейти к молодости Неточки. Никто не писал ничего даже близко похожего, но теперь роману суждено было остаться неоконченным.
После бесконечных допросов были смертный приговор и последующая фальшивая казнь[111]. Все это было ужасно, настолько, насколько ему хватало воображения представить, но в то же время, если только он позволял себе подобную мысль, волнующе
Михаила выпустили, и он пришел навестить брата в канун Рождества, за несколько часов до того, как Федор отправился по этапу в Сибирь. Михаил был ужасно подавлен – губы дрожали, в глазах стояли слезы, и по тому, как Федор утешал его, сторонний наблюдатель мог бы решить, что на каторгу отправлялся старший брат.
– Перестань же, брат, – говорил он, – ты знаешь меня, не в гроб же я уйду, не в могилу провожаешь, – и в каторге не звери, а люди, может, достойнее меня…[112]
В следующие четыре года они не обменялись и словом.
Когда часы пробили полночь, на Федора надели тяжелые железные кандалы. Рождество. Он сел в открытую телегу, и его провезли мимо праздничных городских огней. Когда проезжали мимо квартиры Михаила, накатила волна грусти. Но только позднее, застряв в заносах при пересечении Урала, он расплачется от мысли, что оставляет позади Европу. Это была тяжелая дорога длиной в 3000 верст, при морозах до 40 градусов ниже нуля[113]. Или, иными словами, это был месяц, в течение которого делать ему было абсолютно нечего, кроме как смотреть в спину офицеру, пока тот хлестал лошадей.
Глава 3
Мертвый дом
1850–1854
Федор Достоевский, 28 лет[114].