Достоевский и его парадоксы

Вот в чем была, оказывается, суть дела. Выращенный на европейской литературе и имевший в ней (в особенности во французской) примеры высокоразвитых, даже благородных кровей, но тихой благочестивое™ людей, способных именно так – «смиренно, ревностно, земно и с каким-то полным сознанием своей приниженности» молиться, Достоевский не умел найти (увидеть) в российской жизни подобного рода персонажей: все, даже самые лучшие из них, все равно как будто тронуты проказой разума – тщеславием, гордостью, эгоизмом… и еще чем-то, что Достоевскому было особенно неприемлемо: способностью к волевому усилию. Его психика была каким-то образом устроена так, что персонажи наподобие Разумихина просто не могли стать его героями. И не по какой-то «высокой» причине, что Разумихин зауряден, а Достоевский ищет героев незаурядных, но потому что, хоть Разумихин со всех сторон хорош, у него есть одна неприемлемая для Достоевского черта: он активен в жизни, в нем есть воля к положительным действиям, то есть в нем в скрытом виде сидит ненавистный Достоевскому «антрепренер». А кроме того (точней, вследстие этого): при всей своей симпатичности, как бы Разумихин отнесся к каторжникам, падающим на колени в храме, смог бы увидеть что-то духовно высшее в их психике рабов, не признающих систему Добро-Зло? Вряд ли. Как и Гюго не смог бы увидеть. У Гюго Разумихин вполне мог бы стать Мариусом, Гюго не боялся волевых людей и не преклонялся излишне перед «ленивыми», не признающими Добро-Зло разбойниками на молитве. И вот, выходило, что по логике вещей Разумихин был последний человек, которому может раскрыться Раскольников. Зато Раскольников открывается Соне – а почему? По этому поводу было написано много Высоких и Сентиментальных слов, мол, сошлись два человека за пределами морального Добро-Зло общества, убийца и проститутка, но никто не захотел подумать, что загадка тут проще раскрывается: этих двух людей инстиктивно тянет друг у другу то, что они оба безвольные люди. Никому не приходит в голову сказать, что Раскольников убивает процентщицу не по волевому усилию, а «из лени», по капризу – хотя ведь это так и есть – ведь он до смешного, совсем как Монпарнас, капризный ребенок, который не хочет «работать», а желает одним ударом развалить кубики и посмотреть, что из этого выйдет.

Вот вам и свобода воли по Достоевскому, художественно сформулированная им в «Записках из мертвого дома» и «Записках из подполья».

Глава 10 Первая часть «Записок из подполья». Аспект четвертый. Горе от ума русского человека

В первых главках «Подполья» герой производит парадоксальное сравнение между собой и «непосредственным господином» в отношение разума. «Да-с, умный человек девятнадцатого столетия должен и нравственно обязан быть существом по преимуществу бесхарактерным; человек же с характером, деятель – существом по преимуществу ограниченным. Это мое сорокалетнее убеждение». И далее, опять в отношении ума: «Клянусь вам, господа, что слишком сознавать – это болезнь, настоящая, полная болезнь. Для человеческого обихода слишком было бы достаточно обыкновенного человеческого сознания, то есть в половину, в четверть меньше той порции, которая достается на долю развитого человека нашего несчастного девятнадцатого столетия и, сверх того, имеющего сугубое несчастье обитать в Петербурге… Совершенно было бы довольно, например, такого сознания, которым живут все так называемые непосредственные люди и деятели… Но все-таки я крепко убежден, что не только очень много сознания, но даже и всякое сознание болезнь».

«Непосредственные люди» это те, кто действует в реальной жизни, причем действует не так, как преступники, выражающие себя через отрицательное своеволие – тут речь явно идет не о преступниках, но, как скажет подпольный человек, о нормальных, положительных деятелях.

Подпольный человек говорит парадоксами, а спорить с парадоксами суемудро. Опять же, можно было бы, улыбнуться чрезмерности парадокса насчет того, что всякое сознание это болезнь, но куда же тогда девать восстание подпольного человека против дважды два четыре? Позиция подпольного человека несколько чересчур последовательна, чтобы не воспринимать ее всерьез. «Сознание» (именно рациональное, логическое мышление) действительно ему в тягость, этот факт следует признать и над ним призадуматься.