Читаем Достоевский и его парадоксы полностью

Но Достоевский так или иначе, весьма скрыто и косвенно, склонен романтизировать (идеализировать) разбойников. Я начал с Петрова, потому что, как я писал раньше, он парадоксально подходит на роль идеального человека справедливого общества, как оно представлялось Достоевскому. В Петрове полностью отсутствует мотив личной наживы, эгоизма, гордости, самоосознания и проч. и проч. в таком роде, и он не умеет думать. Он и вправду, выходит, как птичка певчая, про которую Иисус говорил, что люди должны брать с нее пример, как жить. А что касается его капризов иногда убивать и воровать, так, если в справедливом обществе не будет унизительного неравенства между людьми и их базовые нужды будут удовлетворяться равенством распределения материальных благ, зачем петровым капризничать, тем более что им так мало нужно? А кроме того – ну хорошо, пусть импульс к капризу «глупой воли», согласно Достоевскому, останется в человеке – так ведь в этом обществе все его члены будут жить по глупой воле, то есть без разума – ну убьет один петров другого петрова, кто это заметит, если между Добром и Злом тут нет различия? Останется лежать труп, остальные петровы станут проходить мимо него, обходя, а потом столкнут в сторону и зароют в землю, чтобы не вонял… вот и скажется преимущество человека над животными, сиречь, птичками божьими: у птичек-то и рук даже нет, чтобы зарывать трупики умерших птичек!

Весьма возможно, я шучу, весьма даже возможно, что я неверно толкую слова Иисуса, весьма возможно, он их говорил, упирая на беззаботную птичью безгрешность. Но ведь и орел – тоже птица и он тоже поет, даже если всего только клекочет… все-таки опасная это штука проводить сравнения между животными и людьми и лишать тем самым человека разума. Западная (католическая и протестанская) христианская церковь подправила Иисуса, провозгласив разум главным даром божьим человеку, чтобы он при помощи разума различал между Добром и Злом. Но, может быть, Достоевский со своим «народным» православием был ближе к истинному пониманию Христа, тайным и странным образом окружившего себя безмозглыми учениками? В конце концов Достоевский отметил же в «Записной тетради»: «разум и вера исключают одно другое» (т. 24, 147). Так что справедливое общество, состоящее из петровых, ходящих под богом, не представляется с точки зрения Достоевского утопией…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки