Достоевский и Апокалипсис

2) и объяснялся уже публично в «Дневнике писателя» насчет «Приговора», называя автора «Приговора» парадоксалистом…

Задачка: с одной стороны, Достоевский (согласно свидетельству Симоновой) в панике от того, как поняли его «Приговор»… Остаток жизни посвящу, чтобы исправить…

С другой — непосредственный ответ (сверить даты — визита Симоновой и ответа), жесткий ответ «Н. П-му».

Но, может быть, действительно реальный ответ Достоевского — это «Сон смешного человека»?..

«Сон смешного человека» как финал жизни и творчества Достоевского. Каждая строчка, слово каждое в «Сне» несут в себе все созданное дотоле. Скажут: каждое художественное произведение должно восприниматься как таковое, само по себе, и не важно сопоставлять его с другими. Ну и оставайтесь при этих своих убеждениях. А я останусь при своих: непостижим «Сон смешного человека» без этого сопоставления. Сопоставление выявляет и отгранивает «Сон» как скрытую исповедь творца, как его духовную автобиографию.

Роман, рассказ, повесть, поэма (симфония, соната, опера, и в живописи тоже, и в архитектуре, скульптуре) — это ведь всё условности, в которые мы все — закованы. Великий художник на самом деле создает в течение своей жизни одно-единственное произведение, всегда неоконченное. Одно. Единственное. И слушать, видеть его — можно, нужно только так.

«Сон смешного человека» — это храм из храмов. В лучах всех остальных. Скажут: «Читатель не обязан это знать. Произведение, если оно истинно художественное, должно само по себе вызывать соответствующие мысли и чувства. И черновики не обязательно знать…» Извольте. Но я убежден, что если видеть и слушать «Сон» сам по себе, а не как финал и «Маленьких трагедий», и, отчасти, всех произведений Достоевского (отчасти потому, что есть еще один финал — речь Алеши), то не поймете его красоты и глубины и на одну сотую…

Еще об условности, общепринятой условности разделения творчества на отдельные произведения: роман, поэма, повесть, рассказ. Достоевский всю жизнь создавал одно-единственное произведение, как и всякий великий художник, о котором можно сказать словами Толстого о «Войне и мире»: получилось то и в той форме, в какой получилось.

Можно, нужно сопоставить «Сон смешного человека» и посмертные записки старца Федора Кузьмича Толстого. Помимо всего прочего, Федор Кузьмич — это тот же «Смешной человек». Более того — это сам Толстой в роли «Смешного человека»…

Толстой всю жизнь мучился тем, что «не те слова» говорил («Исповедь»). Всю жизнь готовился к «Уходу», предчувствовал, напророчествовал, накликал этот уход.

Может быть, это тоже в какой-то мере его, Толстого, духовный автопортрет, как «Сон смешного человека» у Достоевского, как Моцарт у Пушкина…

Его молитва здесь: «Словами не могу сказать, а сердце Ты знаешь. Ты сам в нем».

Начал Толстой свои «Посмертные записки» в 1890-м (замысел). Осуществил, не закончив, в 1905-м. Опубликовано после смерти.

Ср. образ Александра I в «Войне и мире» и в «Посмертных записках»… Что там, в «Войне и мире», предвещало такие записки?

В «Сне смешного» — взгляд оттуда (из космоса, из Вселенной, с «другой планеты», с самой высокой высоты). Так до Достоевского умели смотреть на Землю только Лермонтов и Тютчев (кто еще?).

Ср. из «Бури» Шекспира (четвертый акт) Просперо:

Мы созданы из вещества того же,
Что наши сны. И сном окружена
Вся наша маленькая жизнь…

As dreams are made on, and our little life
Is rounded with a sleep.

(«Tempest», act IV)

Что-то это мне напоминает… Ну конечно, впрямую «Сон смешного человека».

А еще? Тютчева. Мандельштама.

Тютчев:

Как океан объемлет шар земной,
Земная жизнь кругом объята снами…

Это же почти перевод.

Мандельштам:

Я слово позабыл, что я хотел сказать.
Слепая ласточка в чертог теней вернется
На крыльях, срезанных, с прозрачными играть.
В беспамятстве ночная песнь поется.

А смертным власть любить и узнавать,
Для них и звук в персты прольется,
Но я забыл, что я хочу сказать,
И мысль бесплотная в чертог теней вернется.

Он же:

Какая боль искать потерянное слово.

Сон — это художественное произведение, создаваемое бессознательно.

«Сон смешного человека» как законченный художественный финал (и в то же время — какое начало!) всего «единого произведения Достоевского» (и опять, конечно, открытый финал).

Здесь должны быть вспомянуты, должны вспомниться буквально все до единого произведения прежние, начиная с «Бедных людей».