Доспехи бога

Много. Дюжины полторы. А то и все две. На полках зияют пустоты; как ни спешил хозяин, а кое-что прихватить успел. Понятно; на такой товар всегда спрос… «История герцогства Тон-Далайского» — все три тома.

«О нравах и обычаях минералов» Казуалия Мудрого — ну, понятно, где ж ей быть.

Редчайший труд прославленного коннетабля Вильбоа «Превратности церемоний, благородному юноше в миг обладания желанною девой надлежащих» — никогда видеть не доводилось, хоть слышать, конечно, слышал…

Вудри хмыкнул.

Узнай лазоревые, что вождь их грамоте разумеет, засмеяли бы, быки безмозглые.

Шагнул к полке, потянулся к «Травнику Уты», крякнув от натуги, выдернул тяжеленную инкунабулу в дощатом, бронзой окованном переплете. Перетащил на пюпитр, под косо сочащийся в окошко лунный свет. Ну-ка, где переписано? Ежели в Пульской обители, то, может, найдется там среди прочего и рецепт «меда волхвов», изгоняющего дюжину дюжин хворей; нужная штука…

Щелкнул застежкой. Морщась от взвихрившейся пыли, раскрыл наугад.

Отшатнулся.

По изволению общины и приговору мудрых, именем Того, кто Предвечен, перед семью свитками с шестьюстами тринадцатью запретами и пятьюстами девятью дозволениями, отлучаем, отделяем, изгоняем, осуждаем и проклинаем…

Древние значки чуть светились, но их слабое сияние резало глаза.

— О, Вечный!

Вудри, зажмурясь, осенил себя охранительным знамением.

Не помогло.

Пылающие письмена он видел и сквозь плотно закрытые веки.

Тем проклятием, которым Юлмум проклял грешников Армон-Анацива…

Которое Вылвыль изрек над продавцами тхе…

Которым Ас-Самулъ заклеймил своего колесничего…

И всеми проклятиями, изреченными Отцами Отцов с первого дня и до сего дня…

Этой книги не могло быть здесь, но она была — в переплете из-под «Травника».

Холодный озноб пополз вдоль позвоночника. Как в далеком детстве, когда некоего непутевого сорванца, поставив перед переплетенным в сафьян средоточием древней мудрости, стращали этими самыми проклятиями…

Именем семирогого Бу-Амара, именем великого уничтожителя Бу-Мазена, именем Ра-Аджуба, истребителя младенцев, именем Тахлана, князя темных начал, именем Ра-Антиса, сущего вне всего, именем вездесущего Офиннана, начертанным на скрижалях, именем буйного Мамсиля и Камсиля, брата его…

— Сами будьте прокляты! — хотел гневно выкрикнуть он, но не сумел, сорвался в унизительный взвизг. — Нет надо мной вашей власти! Я не ваш!

И услышал:

— Ты вырос, Мумуль, но совсем не изменился. Все так же самонадеян.

Резко захлопнув книгу, Вудри оглянулся. Никого.

Только спокойный глуховатый голос, не слышанный двадцать лет, но не забытый:

— Ветвь не может сама себя отрубить от ствола, Мумуль. Она может только сгнить, но даже гнилая дубовая ветвь не станет веткой осины…

Страх исчез, уступив место злой, взвинченной веселости.

— Если ты пришел проститься, прощайся. Только без поучений. Я от них однажды уже сбежал.

— Никто не убежит от проклятия Мудрецов Эру.

— Плевать я на них хотел. Четверо Светлых милостивы ко всем!

— И что, Мумуль, помогли тебе твои Светлые?

— А вам — ваш…

Договорить он не смог, словно кляп из мокрого войлока забил горло.

— Не кощунствуй, Мумуль, — посуровел голос.

Вудри перевел дух и хрипло хохотнул.

— Почему? Я Ему давно уже не раб. Я спутник Вечного.

— Увы, не только Вечного. — Печальный вздох. — С кем ты нынче связался, Мумуль?

— Прекрати называть меня Мумулем! — вскипел Степняк. — Я — Вудри!

— Да, да, малыш Мумуль не умел выбирать друзей, бросил дом и пошел по скверной дорожке. А большой мальчик Вудри ничему не научился, и что с ним теперь будет?

— Тебе-то какое дело? — Растерянность ушла, понемногу подкатывала настоящая злость, и это было чудесно. — Я ни о чем никогда не жалел и не жалею! Я презираю вас всех. Чем жить, как живете вы, лучше умереть на колесе!

— Тебе не раз выпадал такой случай…

— Но я никого ни о чем не просил!

— Но и не отказывался принять помощь от тех, кого, оказывается, презираешь.

Вудри насупился.

— Я принимал помощь не от них. А от тебя.

— Я и есть — они. И ты, племянник, тоже. Хочешь ты того или нет, а решать все-таки Ему. Зато сотворенные наскоро не различают, кто из нас проклят, кто свят. — Незримый, кажется, усмехнулся. — Рискнешь ли, Мумуль, сказать своим лазоревым, кто ты есть? И долго ли проживешь, рискнув?

— Нет, не рискну, — очень серьезно ответил Вудри. — Но это мой путь. Мне некуда сворачивать. И вообще, к чему этот разговор?

— К тому, что род наш не должен прерваться. У меня наследников нет, у брата моего единственный сын — ты. Пока ты бездетен, тебе нельзя умирать. А после тебя должны жить дети твои, и внуки, и правнуки.

— Жить среди вас? — скривился Вудри.

— Нет, конечно. Ты проклят, и потомство твое тоже проклято. До Великого Суда ваша судьба связана с сотворенными наскоро. Но вам, ветвям от древа Яфнафа, негоже быть простолюдинами… — Голос нежданно дрогнул. — Спаси народ свой, мальчик, и вознаградит Он тебя при жизни, и зачтет тебе это на Великом Суде…

Бровь Вудри иронически изогнулась.

— Уже готов, И что нужно для этого сделать?

— Сядь.

— Зачем?

— Чтоб не упасть, — отрезал незримый. — Сядь и смотри.