Выходит, Багряный не зря ни разу не обнажил его. Крови, значит, проливать не хотел. Жалел людишек.
А они его пожалели?
Лицо пастуха стало страшным.
Нет, не ошибался отец Ллан. Ни в чем. Никогда. Вот только больно уж мягок был ты, добрый старик. Никак нельзя с ними по-хорошему…
Тоббо повертел бесполезную двуручную игрушку.
Сплюнул.
Зашвырнул в траву.
Подумав, вернулся в хижину.
С лежанки испуганно глядела жена. Не умеет иначе, хотя Тоббо давно уж не бьет ее: слишком ясно помнится нежность рук, вытиравших горящие клейма влажной, пропитанной целебными отварами тряпицей.
— Собери поесть. Да побольше.
Жена негромко охнула.
— Тихо!
Женщина сорвалась с места, засуетилась у печи. Мясо, сыр, пряные травы. Тоббо опустился на колени и, подсунув нож в щель, оттянул присыпанную землей доску.
Меч. Настоящий.
С месяц назад неведомый бедолага так и не смог отбиться от голодной стаи. Наутро Тоббо, закопав кости, прибрал наследство. Кремень с огнивом, мешочек соли, медную пряжку от пояса. Ну и меч тоже. Хотя такая штука нынче плахой пахнет, а все ж таки полезная вещь. Вишь ты, как нашептал кто…
Уже с порога оглянулся. Захотелось вдруг сказать что-то хорошее, но Тоббо не знал особенных слов и поэтому буркнул:
— Не плачь…
А жена, уловив в голосе непривычное, всхлипнула громче:
— Не уходи…
Тоббо потоптался на месте. Распахнул дверь.
— Не могу. Нужно.
Помолчал. И, уже шагнув за порог, объяснил:
Вернулся король.