Дорогие реликвии

Служил Писарев минером на славном крейсере "Олег", который днем 29 октября 1917 года пришел в Петроград по вызову В. И. Ленина. Разгромив контрреволюцию в Петрограде, балтийские моряки отправились добивать ее на Дону. Писарев вызвался собрать у себя в поселке при станции Бологое отряд бойцов из рабочих-железнодорожников и поехать с ним на Южный фронт. Ему дали мандат и отпустили. Вернулся он в свой поселок и кликнул клич сходиться всем в партизанский отряд, выступать против белых.

Уже ближе к фронту, на вокзале в Орле, разговорился Симачев с забинтованными марлей солдатами — раненными в недавних боях под Царицыном.

Они ехали с фронта на поправку.

— Все бы ничего, — говорил не молодой уже дядька в затрепанных гимнастерке и шароварах. — Жмет, проклятый, конницей. Покоя не дает. Вся кавалерия, почитай, у белых!

Защитного цвета фуражка с таким же козырьком едва держалась на перевязанной бинтами голове солдата. Над козырьком, на выцветшем околыше, выделялся след от старой, царского времени, кокарды.

Задумался Симачев. Вспомнил учебный плац под Петроградом, свою короткую службу в гусарах, захотелось ему сесть на коня и с саблей в руке, перегнувшись через луку седла, рубить на скаку вражьи головы.

Поговорил он с командиром полка. Тот поначалу и слушать не хотел.

— Я с ротным надумал тебя в полковую разведку определить, а ты — наутек, в сторону.

С трудом согласился отпустить Симачева из полка.

Симачев пересел на коня. Он попал к Буденному.

— Гусар, говоришь? — поглядел с недоверием на Симачева командир Первого крестьянского социалистического кавалерийского полка Буденный. — Из каких будешь? По батьке? — спросил он.

— Слесарь-паровозник!

Тревожные морщинки у переносицы Буденного разошлись. Он усмехнулся. Его глаза заиграли веселыми огнями.

— Ока Иваныч! — окликнул он командира с черными усиками на скуластом лице. — Как думаешь? Паровозники-гусары нужны нам?

— Дело покажет, Семен Михалыч! И паровозники понадобятся в бою, и гусары сгодятся, ежели рубаки настоящие! — ответил солидно Ока Иванович.

Это был Городовиков, верный друг и сподвижник Буденного, казак, уроженец Сальских степей.

— Берем тебя с испытательным сроком до первого дела, — сказал Буденный.

Месяца через три после того как Симачев попал к Буденному, полк вырос в кавалерийскую бригаду.

Однажды эскадрон красных кавалеристов скакал по степи с заданием разведать силы белых. Где-то в хвосте на лихом дончаке поспешал за товарищами Симачев. Вдруг передние всадники сбавили, ход, потом затоптались на месте, покричали, пошумели и неожиданно для Симачева вихрем развернулись в линию.

Симачев (товарищи по эскадрону называли его уже по-своему — Симаченко) не хотел отставать, шпорил конька, тот скакал все быстрей и быстрей. Не успел седок оглянуться, как оказался впереди всех.

Глядит, а напротив, в двухстах шагах — несутся навстречу белые. А перед ними, тоже далеко впереди, на коне, казачина. Из-под заломленной набок шапки с белой лентой наискосок смоляной чуб кольцом завился. Черная с проседью бородища — ниже пояса.

Сажен двадцать до того казака.

Растерялся Симаченко. Не разобрался попервоначалу, что с ним. Слышит, позади товарищи скачут, подбадривают:

— Руби его, гада!

Понял Симаченко, куда он вылетел на своем скакуне. На смертный поединок.

Похолодел весь.

Взглянул на казака: гладкий, в плечах широкий, рожа, как у медведя, вся шерстью заросла.

"Ну, — подумал Симаченко, — куда мне против такого вельзевула! Погибну".

Подумал и разозлился.

— Погибать так с музыкой! — закричал и, приподнявшись в стременах еще выше, припав на луку, выхватил из ножен шашку.

А в ушах звенели голоса товарищей:

— Давай, давай его, Симак!

Казак, размахивая клинком, молча, без единого слова, мчался на бывшего гусара.

Вот они встретились.

Симаченко, собрав всю силу, ударил казака слева направо и пошатнулся в седле от нестерпимой боли в правой руке.

Старый казак ловко подставил свой клинок плашмя под удар противника. Вся сила удара отозвалась на Симаченко. Его рука повисла плетью. Он не мог поднять ее.

Шашка висела на кожаном темляке.

— Конец! — сорвалось с губ Симаченко.

Дончак под ним отпрыгнул в сторону. Казак перегнулся в седле, но не дотянулся до буденновца, развернул коня и…

Но в этот миг рука у Симаченко стала легкой-легкой. Она сама собой рванулась кверху. Взмах — и казак свалился с коня. Его ноги запутались в стременах. Конь остановился.

— Симак! Симак! — кричали товарищи, врубаясь в линию белых. Что было дальше — Симаченко не помнил. Рубились.

Белые не выдержали, повернули коней и, оставив на поле зарубленных, помчались к тянувшемуся неподалеку леску.

Отогнав их до балки у самой опушки леса, буденновцы вернулись к месту побоища. Подобрали раненых и, прихватив в поводья осиротевших коней, повернули к своим.

На заводном коне[1] лежало перекинутое через седло тело убитого командира эскадрона. Кони шли медленно. Люди молчали.

В тот же день бойцы избрали Симаченко командиром эскадрона.

— Знатно рубится гусар! — сказали они.

Должность командира эскадрона закрепилась за ним.