Дорогие девушки

Но с чего начать? Сначала нужно разложить и расставить вещи, а потом пропылесосить и вытереть пол. Нет! Сначала нужно убрать с ковра осколки стекла. Да, сперва осколки, потом вещи, а уже потом… Но чем убрать стекла? Неужели веником? Нет, сначала нужно собрать крупные осколки руками, а мелкие смести веником. Потом нужно тщательно пропылесосить ковер. Да, тщательно! Чтобы ни одного осколка не осталось.

Стоп. А вещи? Не лучше ли начать с вещей?»

Он мучительно потер лоб пальцами.

«Хватит гонять по кругу! Остановись уже хоть на чем-нибудь. Иначе голова может лопнуть, взорваться!»

Он на мгновение представил себе, как голова взрывается, как куски черепа и кровавые ошметки летят по сторонам — падают на пол, на стены, на шкаф, на окно. Ужас! Непорядок!

— Непорядок, — хрипло проговорил он вслух разбитыми губами. — Катастрофа.

Он снова мучительно поморщился. Он старался не смотреть на разбросанные по комнате вещи, на поблескивающие осколки стеклянного графина, на расколотую пепельницу… Беспорядок всегда вызывал в его душе чувство, схожее с паникой.

Не в силах больше смотреть на эту катастрофу, он вышел из гостиной и прошел в спальню. Там он остановился в дверях, посмотрел на странное деревянное сооружение, собранное из двух детских манежей, и громко сказал:

— Это плохо! Это очень плохо! Ты слышишь меня?

Он замолчал и напряг слух, словно хотел услышать ответ на свои слова. Однако ответа не последовало, да и не могло последовать.

— Этот графин подарила мне мама! — громко, почти истерично сказал он. — На двадцатилетие! Слышишь? Это была память о маме! О моей маме!

Последнюю фразу он почти выкрикнул. Его плечи затряслись, он взмахнул в воздухе сжатыми кулаками и сдавленно повторил:

— О моей маме.

Ответа и на этот раз не последовало. Он еще немного постоял в дверях, размышляя, чем заняться дальше: подойди к деревянной клетке и заглянуть внутрь или сходить в чулан за пылесосом и начать уборку. Мысль о комнате, заваленной вещами и осколками стекла, вызывала у него омерзение.

Но когда-то же надо начинать.

Поразмыслив еще несколько секунд, он вздохнул и пошел к чулану, тихонько напевая себе под нос.

Надо, надо умываться
По утрам и вечерам.
А немытым поросятам
Стыд и срам, стыд и срам…

Открыв дверь чулана, он нашарил рукой выключатель и зажег свет. В отличие от гостиной, в чулане царил идеальный порядок. Все вещи были разложены по своим местам. Он мог бы, не глядя, найти любую. И все же он смотрел — смотрел с любовью и благодарностью. Он любил свои вещи. Причем любил их не как бездушные предметы, а как живые существа. У каждой вещи был свой характер, каждая требовала своего особенного ухода. Иногда он даже разговаривал с ними.

Вот и сейчас он протянул руку, с улыбкой погладил металлические щипцы и прошептал:

— Все хорошо… Все в порядке… Отдыхайте… Сегодня вечером у вас будет много работы.

Он замолчал и напряг слух, как несколько минут назад в спальне, словно надеялся услышать ответ. И на какую-то долю мгновения ему показалось, что он слышит чей-то тихий голос. Слов было не разобрать, но интонацию он уловил — это была интонация благодарности.

Он снова погладил щипцы. Потом перевел взгляд на кожаный бандаж, украшенный металлическими клепками. Выглядел бандаж устрашающе. Этот бандаж был одной из самых любимых вещей в его коллекции. Прекрасная вещь. Зловещая и опасная. И чрезвычайно удобная.

— Прекрасно, — прошептал он. — Прекрасно.

Теперь ему стало легче. Паника ушла. Он словно поговорил со старым, добрым другом.

Пылесос — со всей его бытовой функциональностью, правильностью, обыденностью — выглядел среди этих вещей лишним. Как громоздкий, нежеланный, утомительный гость.

Усмехнувшись, он протянул руку и взял пылесос.

* * *

Ну вот. Теперь комната приобрела прежний ухоженный вид. Правда, не хватало стеклянного кувшина и хрустальной пепельницы, но тут уж ничего не поделаешь. Вещи не вечны так же, как и люди. Нужно стойко переносить потери.

Он убрал пылесос в чулан и тихо, на цыпочках, прошел в спальню. Постоял, прислушиваясь, у дверного косяка. Потом тихо позвал:

— Эй!

Подождал, не будет ли ответа, и повторил:

— Эй! Все в порядке? Я убрался в гостиной. Осколки я выбросил. Теперь можно снова ходить по ковру, не опасаясь порезов.

Из-под покрывала, которым была накрыта клетка, послышалось что-то вроде тихого рычания.

Он улыбнулся. Слава Богу, клетка снова не пуста. Пустота невыносима. Она еще хуже беспорядка. Он всегда радовался, как ребенок, когда ему удавалось в очередной раз заселить клетку. Обычно все продолжалось недолго. Но на этот раз он решил растянуть удовольствие дня на два. А может, даже больше. Тут уж как повезет — заранее предсказать абсолютно невозможно.

Одних хватает часов на восемь, другие не протягивают и часа. Причем физические данные не имеют никакого значения. Предмет может быть тощ и жилист с виду, но чрезвычайно живуч. А крепкое с виду существо загибается после первого же сеанса.