Дороги и судьбы с нуля

– Мне и Егору тоскливо будет без тебя, да и Толику скучно. Но в такой ситуации, может быть, Марина, тебе на какое-то время следует сменить обстановку. А там всё изменится в лучшую сторону, найдёшь своё счастье, настоящую любовь. Здесь, мне кажется, у тебя просто осталась привязанность к тому, что было под рукой. Такое случается.

– Но что-то внутри меня надломилось. Я начинаю сочувствовать всем людям, которые попали в беду или прошли через серьёзные неприятности.

– У тебя всё нормально. Маришка. Никакого в душе твоей надлома нет. Ты просто такая вот чувствительная.

Обняв за плечи дочь, Александра Трофимовна сказала, что сочувствовать людям, конечно, надо помогать им добрым советом и всем, чем можешь. Не следует отмахиваться от чужих проблем. Но и в меланхолию впадать не следует. Некоторые люди всегда найдут причину для того, чтобы страдать. А ведь в жизни гораздо больше хорошего и полезного. Большие беды и мелкие неприятности необходимо преодолевать. Для того ведь человек и существует.

Ещё мать Марины заметила, что неприятный и пустой сон дочери, в какой-то степени, похож и на правду. Но только нечто подобное переживала не во сне, а наяву ещё её прабабушка, с которой в далеком детстве Александре Трофимовне посчастливилось общаться.

Душещипательный рассказ, но подобных тысячи, и если уходить с головой в печальные человеческие истории, то можно в тоске и в горе за всех страждущих не только спокойствия, но и разума лишиться.

Давным-давно прабабушка Александры Трофимовны поведала ей одну из историй из своей жизни, которая во время войны произошла во время Великой Отечественной войны не в Волхове, а в большом сибирском городе, то ли в Красноярке, то ли в Иркутске. Голодное время было.

Вспомнила тогда старая женщина Екатерина Семёновна Ладнова, как в 1942 году умерла её маленькая, пятилетняя сестрёнка Верочка, от какой-то страшной болезни и от голода. Из больницы её домой выписали, по сути, умирать.

Можно сказать, древняя история, но правдивая. Но как давно это было.

Мать Екатерины Семёновны тогда сказала: «Пусть дома побудет, а то скоро…». Неужели Веры не станет? Врачи сказали, что болезнь очень серьёзная… опасная. Нет, она должна жить, чтобы потом сказать молодым людям будущих годов, что она выжила и как… Может быть, чудо произойдёт. Бывает же.

Тринадцатилетняя Катя была не по годам взросла. Война сделала детей взрослыми, слишком мудрыми и рассудительными. Она специально пошла к реке, взяла в руки камень и загадала желание: «Если доброшу до чаек, значит, Вера будет жить». И швырнула. Камень долетел до них, но птицы, крутящиеся над водой, почти не обратили на него никакого внимания.

Потом Катя вернулась домой. Ей показалось, что всё в их избёнке по-прежнему. Такая скучная унылая обстановка. Мать сидела на табуретке и куда-то отрешённо смотрела, курил, дышал своим табаком-самосадом дед Санька. Тихо подошли к девушке семилетние двойняшки Алик и Леночка, и Алик прошептал Татьяне на ухо, когда та наклонилась:

– Катька, а Верка умерла.

– Как умерла? – возмутилась Катерина. – Не может такого быть!

– Не дышит совсем, – громко подтвердила Леночка. – Не разговаривает…

От этих слов, как бы, опомнившись, мать заголосила на всю избу. А ребятишки смотрели детскими глазами на мёртвую сестру с открытым удивлением с нескрываемым удивлением. Взгляды их говорили: «Что вы все расстраиваетесь? Умерла, но ведь не насовсем, полежит немного и откроет глаза».

К постели, где лежала Вера, подбежала Леночка и, трогая её за увядшую, безжизненную ручонку, захныкала:

– Верка, вставай! Видишь, мама плачет.

Мать яростной тигрицей набросилась на Лену, в истерике колотя её. Девочка едва успевала увёртываться.

Всё уже казалось безразличным и унылым. Опомнившись от истерики, мать схватилась за голову и упала на кровать.

– Я только хотела разбудить Веру, – оправдывалась, всхлипывая, Леночка. – Она крепко спит. Я разбудить хотела!

Катерина выбежала на улицу… Птицы над рощей гортанно кричали. Как обычно, как всегда. «Когда победим, тогда умирать не будем и вдоволь наедимся, – подумала Катерина. – Обязательно победим».

Да она-то ничего, а её сестрёнке, Вере, надо было наедаться. А может, не в еде дело, а в болезни и общечеловеческой тоске? Мать и старшие дети, как и Катя, работали на заводе, на котором снаряды для фронта и победы производили… Так надо было. А Веру похоронили недалеко от их старой, покосившееся избы, прямо в роще, за городом. Только крест и поставили. Отец их Тимофей, рядовой пехотинец, погиб в первые же месяцы войны. Такие вот дела. Беда на беде, как говорится.

Не под застывшей асфальтобетонной смесью оказалось тело пятилетней девочки, а под бетонными плитами, разбитое ковшом экскаватора на множество мелких частей. На этом мете стоит пятиэтажный дом, тоже уже очень старый.

Вот одну из давних историй из жизни своей прабабушки, которой давно уже нет на белом свете, вспомнила Александра Трофимовна и поведала своей дочери, посмотрела в её большие синие глаза, затуманенными слезами.