Кирина поймала мой заговорщицкий взгляд.
— Потому что! — прозвучало хором.
— Только и знаете, что издеваться надо мной! Скинутая и скомканная рубашка полетела в мою сторону.
— Эона, перестань дуться. — Я увлеченно рылась в своих вещах. — Никто не собирается пачкать твою одежду.
Баночка с маскировочным зельем, разумеется, нашлась на самом дне сумки, чье содержимое пришлось вывалить на землю. Зубами я вытащила притертую деревянную пробку.
— Что бы у тебя там ни было, оно уже испортилось. — Из-за зажатого двумя пальцами носа голос Кирины звучал гнусаво. — Притом давно.
— Вот это мы сейчас и проверим, — тоже закрыв нос рукавом, пробормотала я и посмотрела на Эону.
Та попятилась.
— Эона, солнышко, тебе помочь расшнуровать сорочку?
Ужас застыл в глазах девушки.
— Кир, эта тронутая отравить меня хочет! — тонко и испуганно заверещала она. — Я с ней не останусь!
Неранка вопросительно посмотрела на меня.
— Сама она ненормальная! — Я покрутила пальцем у виска. — Зелье это! От почесухи. Если нанести его на кожу и недолго подержать на солнцепеке — трудносмываемый загар обеспечен.
Путем долгих уговоров и увещеваний Эона согласилась-таки стать нашей ходячей картой. Пока я тонкой веточкой срисовывала наш путь до Хокпектов, она хихикала и не переставая жаловалась что ей неудобно, щекотно, жарко и холодно, выворачивала голову, чтобы посмотреть, как получается. Несмотря на это, карта получилась вполне пристойная.
Солнце уже цепляло покрасневшим боком верхушки деревьев, когда, обняв каждую из нас на прощание, Кирина, наконец, тронулась в путь. После ее ухода мы с Эоной почему-то избегали смотреть друг другу в глаза, бросая исподтишка вороватые взгляды, замолкали на полуслове. С траурными лицами поужинали подстреленной неранкой жесткой уткой, которую начали варить еще в обед, распределили ночное дежурство и стали устраиваться на ночлег. Эона своими шумными вздохами и кручениями с боку на бок допросилась посула всенощного бдения, после чего на удивление быстро заснула. И, глядя на умиротворенное лицо спящей спутницы, я поняла, что именно исчезло, ушло вместе с Кириной...
Чувство защищенности. Уверенность ребенка в родителях, ученика в учителе. Все мы чьи-то дети. Неразумные чада, громко требующие самостоятельности, свободы, уважения и беспечно упускающие, что вместе с правами приходят обязанности. На одно «хочу» найдутся десятки «надо» и сотни «нельзя». Но осознание этого обычно приходит слишком поздно: пуповина перегрызена, и дорога разбегается на две: искать нового родителя или самому становиться им. Хотя есть и третий путь — в уродцы, подобные мне, что находят ребенка внутри себя — они боятся взросления, но еще больше страшатся зависимости. И эта непонятная тревога, холодившая живот, — не что иное, как неизвестное мне дотоле бремя ответственности за кого-то еще, кроме себя, любимой. Странное ощущение пугало меня, но одновременно делало сильнее...
Мягкое, серебристое свечение, поднимающееся от воды вместе с туманом, отвлекло меня от философствования на вечную тему отцов и детей. Лимонная долька луны с любопытством выглянула из облаков. Браслет помалкивал, но рука сама нашла рукоять Неотразимой и осторожно потянула меч из ножен. Отдохнувшее за день тело легко перетекло в стойку на ногах, расслабленных в коленях.
Ночь вспыхнула журчащим смехом сотен голосов, отражающиеся в воде звезды закружились в шальном танце. Туман вскипел молочно-белым, вспыхивающим серебристыми искрами облаком и медленно поплыл к берегу. Резкий порыв ветра развеял это облако и, унеся звенящий смех с клочьями дымки, явил моему восхищенному взору русалку. Она удобно устроилась в полусидячей позе, опираясь о дно рукой и игриво поплескивая отливающим зеленым перламутром хвостом.
Наконец-то мне довелось увидеть настоящую русалку в ее классическом варианте, так любимом кораблестроителями, — пышная, хоть пивные кружки ставь, грудь, тонкая талия и волосы, настолько длинные, что их кончики плавали на поверхности воды, подобно диковинным водорослям.
Мне стало интересно, как она будет со мной общаться — мысленно или знаками?
«
Сообразив, что нападать никто не собирается, я осторожно присела на плоский камень неподалеку от воды. Но Неотразимую из рук не выпустила.
— Я хочу поблагодарить тебя за мою правнучку, Избранная. — Голос русалки был подобен переливчатому напеву ручья, где одно слово, позванивая хрусталем, плавно перетекало в другое.