Они, подхватив багаж, покинули усталый вертолёт и по гравийному лётному полю отошли метров на семьдесят-восемьдесят в сторону.
– Гав-в, – негромко попросил Клык.
– Предлагаешь слегка передохнуть и вволю подышать свежим камчатским воздухом? – избавляясь от рюкзака и баулов, понятливо улыбнулся Тим. – Мол, лапы совсем не слушаются и ушастая голова слегка кружится? Не вопрос, дружище, дыши… Саныч, ты как? Сильно торопишься?
– Не очень. Можно и перекурить. Лишним не будет…
Остальные же пассажиры, не останавливаясь, направились к полосатому шлагбауму, за которым располагались встречающие. И не просто – «не останавливаясь», а ещё и распевая при этом в двенадцать лужёных глоток одну широко-известную в геологической среде (по словам Сан Саныча), песенку:Наш фрегат давно уже на рейде.
Спорит он с прибрежною волною.
Эй, налейте, сволочи, налейте!
Или вы поссоритесь со мною…
Эй, налейте, сволочи, налейте!
Или вы поссоритесь со мною…
Сорок тысяч бед – за нами следом,
Бродят – словно верная охрана.
Плюньте, кто на дно пойдёт последним,
В пенистую морду океана.
Плюньте, кто на дно пойдёт последним,
В пенистую морду океана…
Эх, хозяйка, что же ты, хозяйка?
Выпей с нами. Мы сегодня платим.
Отчего же вечером, хозяйка,
На тебе – особенное платье?
Отчего же вечером, хозяйка,
На тебе – особенное платье?
Не смотри – так больно и тревожно!
Не буди в душе моей усталость.
Это совершенно невозможно,
Даже – до рассвета – не останусь…
Это совершенно невозможно,
Даже – до рассвета – не останусь…
Смит-Вессон, калибра тридцать восемь,
Верный, до последней перестрелки.
Если мы о чём-нибудь и просим,
Это чтоб подохнуть не у стенки.
Если мы о чём-нибудь и просим,
Это чтоб подохнуть не у стенки…
Прозвучало – эхо, эхо, эхо…
Эй вы, чайки-дурочки, не плачьте!
Это – задыхается от смеха
Море, обнимающее мачты…
Это – задыхается от смеха
Море, обнимающее мачты…
Наш фрегат давно уже на рейде.
Спорит он с прибрежною волною.
Эй, налейте, сволочи, налейте!
Или вы поссоритесь со мною…
Эй, налейте, сволочи, налейте!
Или вы поссоритесь со мною…