Дорога к «Черным идолам»

Она помчалась к радиостанции, стуча сапожками по твердой, схваченной морозцем земле. Под этой зимней скалистой коркой, в неведомой глубине задыхались люди! Они барахтались в холодной воде, среди вечной тьмы, ища дорогу к людям. А может… а может. Нет!

Над поселком, заполняя весь распадок, поднимаясь к вершинам гольцов, плыли тугие удары о рельс. Пролыгин сзывал народ.

Было уже совсем темно, только гольцы светились матово, как сахарные головы. Поселковый радист, хромой долговязый человек со странной фамилией Шепеляка, припадая на ногу, сам вышел навстречу девушке. Он жевал на ходу.

— Чего там, красавица, в рельсу бьют? — спросил он.

Нина взглянула на жующего радиста. Худое, скрытое сумерками лицо показалось ей ненавистным. Как он может оставаться спокойным!

Она на одном выдохе выпалила все, что наказал передать бригадир. Радист засуетился. Бросился во двор, где стоял в дощатом сарайчике движок, питавший энергией передатчик. Движок затарахтел, заглушил тревожный набат. В избе, где помещалась рация, вспыхнул яркий свет.

Шепеляка уселся перед рацией, неоновый глазок светился над ним, гудел, как жук, умформер. Длинные, тонкие пальцы повернули верньер.

Нина следила за его уверенными движениями. Эх, если бы она была не восемнадцатилетней, ничего не умеющей, ничего не знающей девчонкой, а взрослым, уверенным в себе мужчиной, как бригадир Коротков или этот радист! Не гоняла бы на побегушках, а вгрызалась с кайлой в руках в скалу, пробивала путь к старателям…

Она с болью ощущала свою беспомощность и никчемность.

— Бесполезно все равно! — сказал радист, повернув к ней бледное узкое лицо. — От Чурыма до нас пять суток пути. Не успеют. Бесполезно! Так?

— А самолеты? — крикнула Нина.

— Ну, легкий самолет, может, и сядет, — ответил радист. — А как он насос довезет? Одна дизельная станция — полторы тонны. Так? Понимать надо, красавица. А вертолеты к нам и вовсе не летают: высоко, воздух жидкий.

Он отвернулся и, ссутулив острые плечи, застучал ключом. Нина стиснула пальцы, ждала. Ключ рассыпал дробь. Точки и тире неслись над горами.

— Ну, сколько они продержатся? — спросил Шепеляка. Рука его дергалась, как у контуженого, и даже голова тряслась. — Ну, сколько? Ну, трое суток пусть. А до нас за пять суток доехать — дай бог.

— Да замолчите! — сказала Нина. — Замолчите!

— Эх, милая, — сказал радист. — Я ли не понимаю. Да я сам первый кайлу возьму — ребят спасать. Так?

Он бросил ключ, и тут же комната наполнилась тонким писком. Чурым отвечал. Шепеляка взялся за карандаш. Лоб его покрылся испариной. Он едва поспевал за районным радистом.

Наконец Шепеляка отбросил в сторону карандаш.

— Вот повезло так повезло! — сказал он торжествующе. — Машина с насосом уже в пути. Случайно выехала на прииск Дражный. Гляди, гляди!

Привстав, он ткнул пальцем в карту, висевшую над его столом.

— Гляди, дорога на Дражный проходит тут — так? Сто пятьдесят километров от поселка, так? Они вышлют самолет наперехват машины. Этот Иван Сажа будет здесь завтра ночью!

— Иван Сажа? — переспросила Нина, чувствуя, как румянец заливает щеки. — Иван приезжает, — повторила она бессмысленно.

Неожиданная улыбка прорезала щетинистое худое лицо радиста.

— Твой Иван, — сказал он понимающе.

Ну да, в поселке уже знали. Твой Иван. Недаром говорят: чем короче улица, тем длиннее языки. Иван уже дважды выпрашивал путевки в Шалый Ключ и приезжал, чтобы повидать девушку. Ее Иван. Нина вспомнила их первую встречу в большом городе, когда она сидела на скамейке в сквере и ревела — экзамены провалила, а он, большущий, добродушный, надежный, наклонился над ней, навис глыбой: жалость и сострадание привели их друг к другу.

Но минутное воспоминание тотчас вытеснила жгучая горечь беды.

— Успеет ли он?

— Должен успеть, — ответил радист. — На него только и надежда. Сейчас свяжусь с Чурымом, узнаю, когда вышлют самолет.

Он принялся снова вызывать райцентр, но вдруг движок прервал свое тарахтенье. Неоновый глазок погас, смолкло жужжанье умформера, и передатчик превратился в холодный металлический ящик.

— Что за черт, — сказал радист. — У меня же аккумуляторов нет.

Он вышел в темноту к сараю, где стоял движок. Нина последовала за ним. Радист зажег «летучую мышь» и оцепенел от ужаса. Над мотором клубился пар, как над вскипевшим чайником. Радиатор был разбит в нескольких местах, последние капли кипятка падали из развороченных ячеек.

Раскаленный мотор заклинило намертво.

— Кто? — спросил радист, хватаясь за голову. — Кто мог это сделать?

Беда была непоправимой. Теперь Шалый Ключ полностью отрезан от большого мира. Поселок остался один на один со своей бедой.

— Кто, зачем? — спрашивал радист. Он ничего не понимал. Еще полчаса назад движок был в полном порядке, в сарай же никто не входил.

Но это было не последнее странное и загадочное событие, происшедшее в поселке Шалый Ключ в тот злополучный вечер…

Нина опрометью выбежала из сарая, чтобы рассказать Дормидонтычу о новой аварии. Она мчалась по улице, сдерживая ладонью скачущее сердце. Казалось, за ней гналось с полдюжины сорвавшихся с карниза каменных идолов.