Дон Жуан, или Жизнь Байрона

Точно каникулы наступили для Байрона с приездом Мура. В последний вечер, приехав из Ла-Мира к обеду, он сказал Муру с видом счастливого школьника, которого отпустили с урока, что графиня подарила ему ночь и они не только пойдут в оперу, но и поужинают, как в доброе старое время. После «Фениче» они отправились выпить пунша на площадь Св. Марка, пока бронзовые истуканы на башне не выбили своими молотками два часа ночи; потом при свете луны Байрон и Мур гуляли по Венеции. Ночь была торжественно прекрасна. Затихший город дворцов дремал в своих водах, в блистающем ночном спокойствии. Мур был глубоко растроган. Байрон оставил веселый тон и говорил с тихой и спокойной грустью.

На другой день Мур приехал на Ла-Мира проститься с другом. Байрон вышел к нему, держа в руке маленькую сумку из белой кожи.

— Посмотрите, — сказал он, — вот Меррей дорого заплатил бы за это, но вы, полагаю, и шести пенсов не дали бы.

— Что это такое? — спросил Мур.

— Моя жизнь и мои приключения, — отвечал Байрон. — Это не может быть опубликовано при моей жизни, но я вам дарю. Делайте с этим, что хотите.

Мур горячо поблагодарил и сказал:

— Вот чудеснейшее наследство моему маленькому Тому, который удивит этим людей конца XIX века…

Когда настал час отъезда, Байрон велел подать лошадей и проводил Мура по деревне.

* * *

Домашние дела шли довольно скверно. Граф Гвиччиоли до сих пор если и подозревал, то, во всяком случае, терпел связь своей жены. Но в ноябре 1819 года он перехватил письмо графа Гамба, отца Терезы, который давал дочери совет быть поосторожней, и явился в Венецию крайне раздраженный. Он нашел супругу в превосходном состоянии и ненавидящей его столь сердечно, что произошла довольно грубая ссора. На этот раз он предложил ей выбор — муж или любовник, но не оба вместе. Она выбрала любовника и предложила Байрону бежать с ней. «И я, наверно, пришел бы к такому же решению, — говорил он, — будь мне двадцать лет вместо тридцати одного, потому что любил, но знал, что подобная авантюра будет для неё уже непоправимой. Вся семья — особенно сестры и отец — будет ужасно огорчена, и репутации остальных сестер будет нанесен немалый ущерб. Я с трудом уговорил её вернуться в Равенну с мужем, который обещал все забыть, если она меня бросит». Граф Гвиччиоли, обливаясь слезами, сам явился к Байрону.

— Если вы оставите вашу жену, — сказал ему Байрон, — разумеется, я возьму её к себе, это мой долг, да и желание, если дело дойдет до этого, но если вы, как говорите, действительно расположены жить с ней и любить по-прежнему, то я не только не буду причиной новых неприятностей в вашей семье, а даже уеду за Альпы.

Горе Терезы его трогало: «Прошу, умоляю тебя успокоиться, — писал он ей, — и поверь, я до конца жизни не перестану тебя любить… Я уезжаю, чтобы спасти тебя, покидаю страну, которая стала для меня невыносимой без тебя!» Он решил не оставаться больше в Италии. Уедет сперва в Англию, затем (кто знает?) во Францию, в Америку, в Соединенные Штаты, в Венесуэлу. Проездом через Англию он увидит Августу и попытается понять, что случилось с этой непостижимой женщиной.

Байрон — Августе: «Дорогая, моя любимая, я был невнимателен, не писал вам, но что сказать? Три года отсутствия и полная смена декораций и привычек — это так много изменило, что у нас нет теперь ничего общего, кроме привязанности и родства. Но я никогда не переставал и не перестану ни на одно мгновение чувствовать эту полную привязанность без границ, которая всегда соединяет меня с вами и делает совершенно неспособным испытывать действительную любовь к какому-нибудь иному человеческому существу, ибо чем бы оно могло быть для меня после вас? Любимая, мы во многом виноваты, но я не жалею ни о чем, разве что об этой проклятой женитьбе и вашем отказе любить меня так, как раньше… Я не могу ни позабыть, ни простить до конца вашей замечательной попытки добродетельного перерождения… Сердце разрывается от одной мысли о нашей долгой разлуке, и я уверен, что это достаточное наказание за все наши грехи. Данте более человечен в своем «Аду», ибо оставляет вместе своих несчастных любовников (Франческу да Римини и Паоло, которые вели себя, конечно, не так дурно, как мы, но все же достаточно нечестиво), и если они и страдают, то, по крайней мере, вдвоем… Когда будете мне писать, расскажите о себе и скажите, что вы меня любите. Не говорите о разных делах и людях, которые мне ничуть не интересны, ведь Англия для меня — только страна, где вы живете, а вокруг только море, которое нас разделяет. Говорят, разлука убивает слабое чувство и увеличивает сильное — увы! То, которое я к вам питаю, — это соединение всех чувств и всех привязанностей…»[59].