Дон Жуан, или Жизнь Байрона

«Моя дорогая Тереза, я прочел эту книгу у вас в саду — вас не было, сердце мое; если бы вы были тут, я бы не мог читать. Это одна из ваших любимых книг, а автор её был одним из моих друзей, вы не поймете этих английских фраз, и другие их не поймут, потому-то я и не царапаю их по-итальянски. Но вы узнаете почерк человека, который вас страстно любил, и догадаетесь, что он, склонясь над вашей книгой, мог думать только о любви. В этом слове, которое так прекрасно на всех языках, но еще более прекрасно на вашем — Amor mio, — заключена вся моя жизнь теперь и навсегда. Я чувствую, что существую сейчас, и боюсь, что должен всегда существовать, чтобы исполнять то, чего вы желаете. Моя судьба в ваших руках, вы женщина, вам семнадцать лет, и два года назад вы покинули монастырь. От всего сердца хотел бы я, чтобы вы там остались или, по крайней мере, чтобы я не встречал вас после вашего замужества… Но сейчас уже поздно. Я люблю вас, и вы меня любите, по крайней мере, вы так говорите и ведете себя так, будто любите, что, во всяком случае, большое утешение. Вспоминайте обо мне иногда, когда Альпы и океан разделят нас, — этого никогда не случится, если вы не пожелаете».

Она уезжала от него всего на три дня, этого было достаточно, чтобы он стал по отношению к ней каролиническим.

Когда чета Гвиччиоли вернулась в Болонью, граф узнал, что его снова вызывают в Равенну. Графиня объявила мужу, что по состоянию её здоровья ей необходимо быть сейчас в Венеции, и если он не может её сопровождать, лорд Байрон охотно будет её спутником. Граф Гвиччиоли согласился, и двое влюбленных выехали вместе из Болоньи 15 сентября 1819 года. Это было счастливое путешествие. Когда они приехали в Венецию, медики посоветовали графине отправиться в деревню. Лорд Байрон еще владел виллой в Ла-Мира и был так любезен, что предоставил её в распоряжение госпожи Гвиччиоли, выразив полную готовность жить с ней.

* * *

Как во времена Марианны Сегати, глубокие, темные воды Бренты отражали самые прекрасные закаты в мире. Вечера стали длинные. В Равенне новизна, занимательность чужого языка, вечная боязнь быть застигнутыми заполняли все время. Но одиночество отнимает все взятые напрокат иллюзии, и женщина в семнадцать лет быстро исчерпывает все, что она знает. «Это напоминает мне, — писал Байрон, — словцо Кюррена Муру: «Я слышал, вы женились на хорошенькой женщине — очень милое создание? — прелестное создание! — скажите, пожалуйста, гм… — а как вы проводите вечера?» — Ужасный вопрос, но ответ может быть прост, когда речь идет о жене, а не о любовнице. Разумеется, вечера кажутся длиннее, чем ночи. Я теперь очень нравственный человек и ограничиваюсь одним строгим адюльтером; не забудьте, что это все, что мне оставила моя добродетельная супруга». Адюльтер, как когда-то супружество, нередко заставлял его зевать.

К счастью, к нему приехал Том Мур, который, путешествуя с лордом Джоном Расселем, 8 октября явился на Ла-Мира. Байрон принимал в это время ванну, Мура встретил старый его друг Флетчер. Наконец появился сам Байрон, очень обрадованный тем, что видит друга своей юности, приветливый, веселый, но такой постаревший, что Мур был прямо потрясен. Он утратил ту одухотворенность, которая так отличала его раньше. Отпустил баки, потому что Тереза сказала, что у него голова музыканта. Носил длинные волосы, падавшие на шею, что придавало ему вид иностранца. Он был все так же красив, но лицо пережило ту же эволюцию, как и его поэзия. Теперь в нем было больше юмора и умудренности Дон Жуана, чем мрачного романтизма Манфреда и Чайльд Гарольда. Он предложил Тому Муру поселиться во дворце Мончениго и вызвался сейчас же проводить его в Венецию. Но сначала представил графине Гвиччиоли, которая показалась Муру неглупой и приятной. Гондольер Тита со своими невероятными усами, в роскошной ливрее уселся впереди коляски и перевез двух друзей через лагуну.

Мур был взволнован при виде Венеции, Байрон взволнован Муром. Они перебирали все воспоминания из лондонской жизни, веселые или смешные: счастливые вечера у Киннера, бренди, ирландские песенки. Байрон вел себя, как ребенок, который нашел товарища. Наконец приехали в палаццо Мончениго. Байрон крикнул: «Осторожней, собака!» Потом: «Берегись, обезьяна!» Затем ударом ноги открыл дверь, которая не хотела открываться, и сказал Муру: «Вот моя комната, она будет вашей». Во время пребывания Мура в Венеции Байрон проводил с ним целые дни и только к вечеру возвращался на виллу, в общество своей arnica. Венецианцы умоляли Мура поговорить серьезно с Байроном, который оскорблял местный обычай, живя в одном доме с любовницей. Графиня Бенцони сказала: «Вы должны побранить вашего друга. До этой несчастной истории он так мило себя вел!»