Дон Жуан, или Жизнь Байрона

Нужно было также известить друзей: «Дорогой Мур, я женюсь — это значит, что мое предложение принято, а обычно надеются, что все остальное последует. Моя «мать Гракхов» (будущих Гракхов) — это особа, которая вам покажется слишком серьезной для меня, хотя это жемчужина среди дев и при этом украшенная добрым мнением разных представителей мужского пола». Удивительная черта. Он очень гордился, этот Грешник, безупречной репутацией своей невесты. Он написал Хобхаузу, Дэвису. Что же еще оставалось сделать? Расположить Аннабеллу в пользу Августы. «Я очень обрадовался, узнав, что Августа вам написала. Это самое кроткое, самое неэгоистичное существо в мире, привязанное ко мне, как никто. Ей особенно хотелось, чтобы я женился, и она сожалеет только, что не имела удовольствия познакомиться с вами раньше…» «Вы спрашиваете меня, правда ли, что Августа чрезвычайно робка? Она с незнакомыми людьми, как пугливый заяц. И я думаю, что в данном случае она сделала над собой большое усилие, чтобы побороть свою робость. Она сейчас кормит своего ребенка, и я опасаюсь, что это помешает ей принять любезное приглашение вашего отца. Я бы от всего сердца желал, чтобы ей это оказалось возможным». Все устраивалось как нельзя лучше. В обществе сестры и жены он чудесно проведет в Ньюстеде зиму.

Аннабелла в свою очередь сообщала об этом великом событии всем своим близким. Папа и мама с пафосом, но и с некоторым беспокойством говорили о высоких талантах своего будущего зятя и с нетерпением ждали его в Сихэм, чтобы познакомиться и составить о нем свое мнение. Дочь их писала своей подруге: «Не в светском обществе можно понять истинный характер лорда Байрона: спросите у тех, кто жил около него, — у несчастных, которых он утешал, у бедняков, которых он облагодетельствовал, у слуг, для которых он лучший из хозяев. Что же касается его мрачного настроения, боюсь, что это я была тому причиной последние два года». В её абсолютном неведении характера и жизни своего жениха было что-то трогательное. Байрон оказался удивительным диагностом, сказав о ней: «Ее уверенность в собственной непогрешимости приведет когда-нибудь к замечательной ошибке…» В один из первых дней своей помолвки она писала: «При зрелом обсуждении я выбрала для себя наиболее подходящего спутника, способного поддержать меня на пути к вечности». Увы, это так естественно для молодых девушек, не ведающих еще страсти, принимать свои желания за действительность.

Переписка между Лондоном и Сихэмом продолжалась. Байрон старался успокоить мисс Милбенк в отношении своих религиозных чувств, говоря ей, что хотя он неверующий, но с радостью готов принять все те доводы в пользу религии, которые ей угодно будет ему привести; Аннабелла ответила, что с этим не торопится, что все это придет само собой, если он её любит. «Мне было немножко неприятно, когда я недавно услышала, как кто-то говорил, что я хочу вас обратить до свадьбы». Она, как все люди, была недовольна тем, что приписывала ей молва. Знала, и очень хорошо знала, что она вовсе не из прозелитизма любит своего жениха. Знала, что она женщина, и очень женщина, и что влюблена в это прекрасное лицо. Почему все считают её холодной? Она перечитывала письма, в которых Байрон говорил ей о том, как зарождалось у него чувство.

Байрон — мисс Милбенк: «Вы, может быть, не помните тот день, когда мы с вами первый раз встретились… Я не знал вашего имени, и в гостиной было много народу. Я сам был почти чужой всем, чувствовал себя неловко и смущенно… Вы мне казались самой замечательной из всех женщин. В ваших манерах была какая-то простота, которая, хотя вы и очень мало разговаривали, сразу заставила почувствовать в вас человека, в котором нет ничего вульгарного. Вы говорите, что будете «вдохновляться мною» — я мог бы желать этого, если бы считал вас ниже себя, но этого нет! Я не хочу сказать, что буду искать в вас поддержки, которую должен вам дать я… но хочу сказать, что вы должны быть не только моей любовью, но моей советчицей и моим цензором, если это будет необходимо».

Мисс Милбенк — Байрону: «Я сохранила неизгладимое воспоминание о каждой из наших встреч, — и об этом первом утре, когда наши впечатления так удивительно совпали. С вами, и только с вами, я тогда почувствовала себя дома. Я не могу найти другого слова. Я не чувствовала себя ни испуганной, ни удивленной, как другие, напротив, могла сказать вам все свои мысли, а может быть, и ваши… Потом был еще ужин, когда вы сидели между мной и леди Мельбурн, но вы разговаривали только с ней; я слышала, как вы сказали: «Нет, слава Богу, у меня нет ни одного друга в этом мире». Вы не знаете, какое огорчение причинили в эту минуту другу, который сидел рядом с вами. От этих горьких слов я вся поледенела.

Вернувшись домой, одна в своей комнате я плакала, вспоминая их, и молилась, чтобы вам дано было найти утешение у друга на земле, так же как и у друга небесного».