Дон Жуан

Но я грешу обильем отступлений,
А мне пора приняться за рассказ;
Такому водопаду рассуждений
Читатель возмущался уж не раз.
Теряя нить забавных приключений,
Я прихожу в парламентский экстаз,
Мне в сторону увлечься очень просто,
Хоть я не так велик, как Ариосто!

97

Longueurs[22] — у нас такого слове нет,
Но, что ценней, есть самое явленье;
Боб Саута, наш эпический поэт,
Украсил им бессмертные творенья.
Таких longueurs еще не видел свет!
Я мог бы доказать без затрудненья,
Что эпопеи гордые свои
Построил он на принципах ennui.[23]

98

«Гомер порою спит», — сказал Гораций.
Порою Вордсворт бдит, сказал бы я.
Его «Возница», сын унылых граций,
Блуждает над озерами, друзья,
В тоске неудержимых ламентаций:
Ему нужна какая-то «ладья»!
И, слюни, словно волны, распуская,
Он плавает, отнюдь не утопая.

99

Пегасу трудно «Воз» такой тащить,
Ему и не взлететь до Аполлона;
Поэту б у Медеи попросить
Хоть одного крылатого дракона!
Но ни за что не хочет походить
На классиков глупец самовлюбленный:
Он бредит о луне, и посему
Воздушный шар годился бы ему.

100

«Возы», «Возницы», «Фуры»! Что за вздор!
О, Поп и Драйден! До чего дошли мы!
Увы, зачем всплывает этот сор
Из глубины реки невозмутимой?
Ужели глупых Кэдов приговор
Над вами прозвучал неумолимо?
Смеется туповатый Питер Белл
Над тем, кем сотворен Ахитофел!

101

Но кончен пир, потушены огни,
Танцующие девы удалились,
Замолк поэт, и в розовой тени
На бледном небе звезды засветились,
И юные любовники одни
В глубокое молчанье погрузились.
Ave Maria? Дивно просветлен
Твой тихий час! Тебя достоин он!

102

Ave Maria! Благодатный миг!
Благословенный край, где я когда-то
Величье совершенное постиг
Прекрасного весеннего заката?
Вечерний звон был благостен и тих,
Земля молчала, таинством объята,
Затихло море, воздух задремал,
Но каждый лист молитвой трепетал.

103

Ave Maria! — это час любви!
Ave Maria! — это час моленья!
Благословенье неба призови
И сына твоего благоволенье
Для смертных испроси! Глаза твои
Опущены и голубя явленье
Предчувствуют — и светлый образ твой
Мне душу озаряет, как живой.

104

Придирчивая пресса разгласила,
Что набожности мне недостает,
Но я постиг таинственные силы,
Моя дорога на небо ведет.
Мне служат алтарями все светила,
Земля, и океан, и небосвод
Везде начало жизни обитает,
Которое творит и растворяет.

105

О, сумерки на тихом берегу,
В лесу сосновом около Равенны,
Где угрожала гневному врагу
Твердыня силы цезарей надменной!
Я в памяти доселе берегу
Преданья Адриатики священной:
Сей древний бор — свидетель славных лет
Боккаччо был и Драйденом воспет!

106