Домой

Короткая переписка заканчивалась сообщением Аркадия: «Я осознал, что то, что со мной произошло, – это закономерный итог моего прошлого образа жизни, моего неизбывного потакания тришне, всем тем жаждам и сиюминутным стремлениям, что неизбежно раскручивают колесо сансары. Учитывая это, принимать терапию мне представляется бессмысленным – ведь болезнь дана мне в наказание, а, значит, пока я не искуплю свою вину перед мирозданием, она меня не отпустит. Поэтому теперь я очищаю карму, стараюсь соблюдать дхарму и иногда устраиваю друзьям ЛСД-трипы».

– Вот видишь, каких интересных людей я нахожу! – сказал Рома с неподдельной гордостью.

Пока я читал сообщение Аркадия, Рома уже успел опустошить свою бутылку. Кинув её в стоящий в двух метрах от нас мусорный бак, он нетерпеливо зашуршал пакетом, выбирая себе следующий напиток.

– Надо будет с этим типом сдружиться, может, подгонит чего хорошего.

Поймав себя на этой мысли, Рома резко выпустил пакет из рук, схватил телефон и стремительно набрал в чат: «А кроме ЛСД ещё чем-нибудь располагаешь?». Ответ не заставил себя долго ждать: «Да, если нужно».

– Отлично! – воскликнул Рома, потирая руки.

– Это что, он наркотиками торгует? – робко уточнил я.

– Ну да! Да будет тебе известно, наркоторговля в России – это единственная сфера бизнеса, в которой нет государственного сегмента, поэтому там есть высокая конкуренция и хороший сервис!

Рома назидательно покачал пальцем. Задумчиво посмотрев куда-то вверх, добавил:

– Интересно только, дорого ли у него. А то и так дебет с кредитом уже еле сводится! Всё на военник никак не накоплю.

Мне вдруг стало не по себе. Лицо скривило от брезгливости. Слово «военник» разбудило в голове отвратительное воспоминание о военкомате.

Пожелтевшие жалюзи, старый облупленный паркет и груды бумаг, лежащие на столах со стеклянным покрытием. Меня насильно раздевают. Трогают, вертят и рассматривают. Я вжимаюсь в себя и пытаюсь мысленно убраться из этого ада: это не я, не я, это просто кусок мяса, это его щупают и на него кричат. Я почти отключаюсь, но иногда ко мне вспышками прорываются отдельные омерзительные образы. Злая тётка с пергидрольными волосами в белом засаленном халате. Пузатые мужики в военной форме, говорящие что-то, интенсивно перебирая челюстями. Развешенные на стенах плакаты с оружием и окровавленными трупами. Полные тоски и безнадёги глаза парней вокруг. Валяющиеся в проходе ботинки. В конце концов у меня всё-таки получается до конца уйти в себя – дорогу обратно я уже не помню.

Рома провёл у меня рукой перед глазами, и я выплыл из воспоминаний.

– Эй, ты чего?.. Ты аж побледнел! А, если учесть, что ты и так всегда цвета трупа, то побледневший ты – это вообще уже какая-то тёмная материя.

– Да так, просто немного не по себе стало…

– Это всё от недопития! – с укоризной в голосе сказал Рома и достал из пакета бутылку вермута. Снял крышку, сделал глоток и жестом предложил выпить мне – я отказался.

Сделав ещё несколько глотков, Рома закупорил бутылку и достал из кармана сигареты.

Послышался писк от открывшейся входной двери. Из подъезда, рядом с которым мы сидели, выскочила девушка лет восемнадцати в наспех застёгнутой куртке и с заплаканными глазами. Потупив взгляд, она стремительно прошла несколько метров, затем развернулась, подошла к нашей лавке и резко на неё опустилась.

– Будет сигарета? – без церемоний обратилась она к Роме.

Рома, не растерявшись, достал одну из двух остававшихся в пачке сигарет и деланно запричитал:

– Вот, предпоследняя. Как от сердца отрываю!

Девушка молча взяла сигарету, взглядом потребовала у Ромы зажигалку, как-то неловко ею воспользовалась и наконец закурила. После того, как Рома последовал её примеру, пару минут мы сидели молча.

Я заметил, что уже начало темнеть. Дни стали совсем короткими – скоро зима. Когда-то я любил зиму, она ассоциировалась у меня с праздниками и домашним уютом. Теперь же это время года представлялось бесконечными темнотой и холодом, из-за которых становились тяжелее даже самые привычные повседневные действия.

Роме надоело сидеть молча, и он спросил у девушки:

– Красавица, тебя как звать?

– Ясна, – мрачно ответила она.

– Ясно! – усмехнулся Рома и сделал очередной глоток вермута. – А чего ж ты с таким именем такая хмурая?

Она посмотрела на него раздражённо, молча посидела ещё какое-то время, а потом всё-таки решилась выговориться:

– Отец сегодня опять злой был. Ударил мать. Я за неё заступилась, а он ещё сильнее рассердился и разбил мой телефон.

– Да-а-а… – протянул Рома, – ну хоть не голову!.. А вообще, съезжай-ка ты от предков поскорее. Я вот со своими уже два года не общаюсь и прекрасно себя чувствую!

Запрокинув голову, Рома залпом выпил ещё около трети бутылки. Мне показалось, что в этот момент на его лице сквозь маску вечного веселья на мгновение проступила боль. Такое случалось очень редко, и каждый раз меня безумно пугало.

– Мне очень жалко маму. Хотя на самом деле и отца тоже жалко. Всех жалко… – грустно прошептала Ясна.

– Себя бы лучше пожалела, – сердито сказал Рома, чуть не выронив бутылку из рук.