Домик на дереве

– Ты… ты когда-нибудь чувствовал что-то такое, что… словно жизнь стала ненастоящей, – Андрей повернулся ко мне, – Словно будущее вдруг стало… ну… ненужным. Иногда бывает так, что я как-будто вылетаю сам из себя и просто наблюдаю за своим телом. Будто это игра, вид от третьего лица, – он опустил голову, – И, знаешь… я потом останавливаюсь, и понимаю, что мне было плевать. Это было не страшно, это было… мне было все равно.

– М-да, – ответил я, пытаясь что-нибудь придумать. Я понимал, может и не до конца, но понимал, – Да, я… окей, что-то в этом роде я встречал. Дерьмово, но… бывает. Вот ты любишь жизнь?

– Не особо.

– Ее никто не любит, но все живут, – я начал сдирать корку крови, – Интересно, да?

– Боятся смерти. Поэтому живут.

– Может, а может и нет. Человек, которому действительно херово, вряд ли станет бояться смерти. Он о ней даже думать то не будет. Почему люди убивают себя?

– Не знаю. Все. Твоя философия убивает, закрой рот.

– Ай! – по коленке потекла струйка свежей крови, – Потому что боятся жизни больше, чем смерти.

– Ты в этом уверен?

– Нет. Я не знаю правды, просто думаю.

– И кто тогда знает правду?

– А её нет.

– Удручающе. И как же теперь жить?

– А это хороший вопрос…

Мы улыбнулись, вяло и грустно.

– Ладно, пошли домой, холодновато уже.

– И темно.

– Ну так ночь.

Пятый день.

Еще одно утро. Я позавтракал вишневым пирогом, который бабушка испекла еще вчера вечером. Я не видел вишневых деревьев в саду, поэтому задал закономерный вопрос: “А где ты взяла вишню?”.

– У твоей тетки, моей дочки. У Юли.

– А-а-а, точно.

Я ее знал, хоть и виделись мы не часто. Помню, у нее росло три дерева, доверху забитые вишней.

– Она же рядом живет?

– Да, в Бугуруслане, где вы с мамой такси брали.

Тут раздался тяжелый удар в дверь. Через две секунды еще один.

– Кто это дверь ломает? – с этими словами бабушка пошла к порогу.

Я услышал приветствие, знакомый голос. Неплохо он приложился.

– Привет, – Андрей махнул рукой. На нем висела помятая серая рубашка нараспашку, открывая участок голого тела.

– Ты чего такой?

– Футболки все на стирке, а натягивать кофту в такую жару не хочу, – он остановил взгляд на моем надкусанном кусочке пирога, – А ты чё, только встал?

– Ну, нет. Около часа назад.

– Ну ты даёшь. Скоро одиннадцать, а ты только завтракаешь.

– Утро начинается тогда, когда встаешь, – ответила бабушка, – А ты тоже садись, чай налью.

– Нет, спасибо, теть Оль, я уже ел. Так вот, – он повернулся ко мне, – Ты давай шустрей, у меня есть кое-какое предложение. Думаю, тебе понравится.

– Тут сказать не можешь?

Он покачал головой.

– Это противозаконно, не буду я о таком в присутствии тети Оли говорить.

Бабушка повернулась к нам, держа в руках стеклянную кружку, полную чая, в котором одиноко плавал кусочек лимона.

– И что вы собрались делать? Надеюсь, не поджёг устроить?

– Нет конечно, я же шучу. Вреда никому не причиним, честное слово.

Я дожевал пирог, запил чаем и отправился вместе с Андреем на улицу.

– Ну так что?

Мы остановились возле калитки.

– Как насчёт грабежа? – он улыбнулся.

– Никакого вреда, значит.

– Да. Мы будем грабить природные ресурсы. Короче, есть тема, скорее даже традиция – воровать яблоки у парочки алкашей. Я не знаю откуда она взялась, так что не спрашивай, но суть в том, что надо украсть хотя бы полмешка яблок, которые только поспели. Время подходящее, по крайней мере.

– Разве это… ну… это же некрасиво, – я пытался переварить информацию, – Ну, то есть, совсем по-конченному.

– Да, есть такое, я понимаю. Но это нужно. Тебе нужно.

– Почему?

– Узнаешь на месте, эти бабка с дедом… у них есть своя история, которая здесь каждому известна. Такая себе история. Мне нужно ее тебе рассказать, потому что только ты сможешь понять, а для этого нужно украсть яблоки. Понял?

– Ты точно придурок.

– Да. Пошли. Они живут на соседней с моей улице.

– Ты уверен?

– Да. Это нужно.

Когда мы дошли туда, миновав двухэтажное кирпичное здание школы, на стене которого красовалось имя героя Великой Отечественной войны, то увидели, что деревянный забор в некоторых местах почти совсем отсутствовал. Дом из старого шлакоблока казался заброшенным, сад порос бурьяном, который окаймлял даже стены, доходя чуть ли не до окон, но ближе к крыльцу была какая-то тропинка, где трава безмолвно согнулась и сломалась, став единственным знаком, указывающим, что в этом доме еще теплится какая-никакая жизнь. Мне почему-то стало грустно от такой картины. В саду росли четыре яблони.

Мы пролезли на участок через дыру в заборе – одной доски просто не было, и пошли к яблоням, что раскинулись рядом с домом. Андрей притащил с собой небольшой черный пакет с каким-то золотистым узором посередине и небольшой дыркой сверху. Мы снова переглянулись. У него было серьезное выражение лица. Стоял день. Палящее солнце. Занавешенные окна отражали лучи света, на наружном подоконнике потрескавшегося белого цвета, словно прилипшее, лежало сгнившее яблоко.

Прошлогоднее? Не могло же яблоко сгнить в начале лета.

Оно казалось впаянным в подоконник.