Дом в Мансуровском

А Маруся наслаждалась. Бродила по квартире, доставала из шкафа любимые книги, лопала Асины пирожки и варенье, сходила к метро за мороженым и одна умяла целый брикет за сорок восемь. Соскучилась или оттого, что беременная? Ася ходила вокруг нее и все никак не могла налюбоваться.

Шептались в Марусиной комнате, говорили в основном об Александре Евгеньевиче. Ася рассказывала о его болезни, опуская некоторые подробности. Маруся рассказывала о жизни в поселке и тоже многое опускала.

Замирала у окна – там был до боли знакомый пейзаж: хибара дворничихи, промокший, голый любимец клен, детская песочница с темным мокрым песком, качельки, лавочки. Двор ее детства. Как жаль, что ее ребенок будет расти не в этом дворе, не станет топать ножками по этому старому, поскрипывающему паркету, рассматривать трещинки на потолке и придумывать разные истории. Не будет водить пальцами по обоям и сочинять сказки. Не будет есть Асино яблочное печенье, воровать из буфета варенье и, облокотившись на широкий кухонный подоконник, не станет подолгу вглядываться в темное окно, на котором можно рисовать всякие штуки, потому что в кухне тепло, и даже жарко, а на улице холодно, и окна запотевают, «потеют», как говорит Ася, и рисовать на них можно, Ася не заругает.

Назавтра был назначен визит к врачу, которого нашла Юлька. Сказала, что специалист опытный и попасть к нему сложно. Но суть не в этом, а в том, что «слушать его надо будет беспрекословно, потому что лучше его нет во всей Москве. А может, и во всей стране».

– Поняла? – строго спросила она.

Маруся молча кивнула. Она была благодарна сестре, но холодок оставался, обе это чувствовали.

Как оказалось, роли не поменялись: ловкая, четкая, деловая и решительная Юля и не умеющая принимать решений Маруся. Размазня Маруся, росомаха Маруся, рохля и недотепа, и, если бы не Юля, что было бы сейчас с Марусей – большой вопрос.

Выслушав и осмотрев беременную, профессор нахмурился и сказал, что госпитализация необходима.

– На сохранение! Вы же не хотите потерять ребенка? Сегодня же! А вещи и прочее вам привезут родственники.

Еле вымолила разрешение лечь на следующий день. Ныла так, что профессор сдался:

– Бог с вами. Но завтра утром, слышите? В восемь вы здесь! И не реветь! Вы навредите ребенку! – И добавил: – А вы упорная. Вроде бы скромница, но упорная. Свое вытрясете, верно?

– Не всегда, – смутилась Маруся.

Наутро Ася отвезла ее в больницу.

– Все хорошо, – повторяла Ася. – Все хорошо. А будет еще лучше! И как удачно сложилось! Какая же умница наша Юля! Если бы не она… Ох, страшно представить! Профессор так и сказал: неделей позже – последствия были бы необратимые.

Да страшно представить, что бы было! Край света, Алексей в море, местные эскулапы, и их Маруся одна.

Маруся страдала. Страдала от того, что ее упекли в больницу, и кто? Старшая сестрица, которая возникла, как всегда, неожиданно. Нет, разумом она понимала, что все сделано правильно: беременность сложная, постоянная угроза выкидыша, коммунальные неудобства, скудность рациона, но самое главное – отсутствие Леши! Как она ругала себя, что не смогла отстоять свое право остаться в городке, в своей квартире, у себя дома! Под напором сестрицы устоять было сложно, но и она, Маруся, уже не девочка, а жена и почти мать. Но не смогла, опять не смогла… И разум тут ни при чем – Юлька всегда распоряжалась ее жизнью и считала ее ни на что не способной тетехой, слабой и бесхарактерной рохлей. Даже отчаянно смелый Марусин поступок отправиться вслед за мужем Юлька восприняла как очередное Марусино нежелание и невозможность противостоять. Как будто Алеша настаивал и как будто Марусе было так просто решиться на этот отчаянный поступок.

Сейчас Маруся лежала на кровати и смотрела в стену, выкрашенную в бежевый цвет. Из окна привычно дуло, и она, вспомнив их с Лешей комнату, жалобно всхлипнула.