Дом в Мансуровском

«Фиговой женой ты была, Юля, фиговой. Нетребовательной, но все же фиговой. Ни борщей, ни пирогов, ни глаженых рубашек. Все делал он, Игорь. Как ты без него? – Юля провела рукой по мебели. – Даже пыль вытер, ах ты мой заботливый! А теперь зарасту грязью по самые уши и сдохну от голода. Сейчас, разбежались! Не дождетесь! Жила без него и буду жить дальше». Она легла на кровать и расплакалась.

Одиночество. Тишина. Никаких привычных звуков, которые когда-то ее раздражали: слишком громкая музыка или приемник, телефонные звонки среди ночи из клиники. Ее раздражали и привычки Игоря: он настежь открывал окна среди зимы, обожал соорудить бутерброд среди ночи, оставлял раскисшее мыло в мыльнице. Юля возмущалась: «Неужели так трудно слить воду?»

Ну вот, теперь она от всего этого избавилась.

Как же хотелось завыть.

Юля набрала парижский номер. Ответил низкий хрипловатый приятный мужской голос.

– Андраник? – начала она и торопливо, чтобы он не успел ее перебить, продолжила: – Добрый вечер, меня зовут Юлия, и я ваша дочь. Ваша и Кати Светловой, помните такую?

В трубке долго молчали, потом она услышала:

– Где ты?

– В Москве.

– Приезжай! – коротко и уверенно бросил он. – Ты можешь приехать?

Через неделю Андраник встречал ее в аэропорту Орли. Юля сразу узнала его – невысокого, плотного, очень загорелого, со все еще роскошной кудрявой копной волос, только совсем седых.

Она подошла к нему и попыталась улыбнуться:

– Привет, – сказала она, – ну вот, я прилетела.

Андраник крепко обнял ее и тут же разжал объятия:

– Красавица! – с удовольствием сказал он и повторил: – Просто красавица! А я другого и не ожидал! Ну что, в машину?

В машине он, почти не отрываясь, смотрел на нее.

– Ну что? Я тебя не разочаровала? Доволен результатом? – поинтересовалась она.

Он громко, в голос, рассмеялся:

– Моя, – с удовлетворением сказал он. – Точно моя! И внешне, и язычком!

– Твоя, здесь точно не спутать. Ну что, тест ДНК отменяем?

Андраник счастливо согласился:

– У нас есть дела поважнее, дочка!

При слове «дочка» Юля вздрогнула. В носу защипало. Его, а теперь и ее, семья оказалась родственной, приятной и теплой. Два брата, старший Арман и младший Микаэл, плакали и не разжимали объятий. Красивые открытые люди. Жена Армана, француженка Симона, мать двоих детей, Юлиных племянников, тут же взяла над новой родственницей шефство, ходила с ней по магазинам, отвела к своему парикмахеру и косметологу, познакомила с подружками, и вскоре Юля, как заправская француженка, привыкла пить кофе в кафе на Монмартре и обсуждать текущие новости с новыми приятельницами. И это, надо сказать, было приятное времяпрепровождение.

Семья младшего брата, Микаэла, жила в деревне и занималась фермерством. При ферме был и свой магазинчик, в котором продавалась местная продукция: сыры, простокваша, творожные изделия, молоко. Жена Микаэла, итальянка Розита, мечтала открыть собственное кафе. Двое детей, Жан и Оливия, учились в Париже.

Юля обожала гостить на ферме и наслаждаться природой. И еще ночевать в гостевом домике, маленьком и уютном, с деревянными полами и плетеными ковриками, с медной посудой и льняными занавесками. Утром ее будили пронзительные вскрики разноцветных красавцев петухов, гулкое мычание полнобоких и гладких коров и жалобное блеяние белых длинношерстных, как с картинки, коз.

Сквозь плотные занавески пробивалось солнце, в открытое окно вливался запах скошенной травы, и Юля зажмуривалась – неужели это все происходит с ней? Неужели это она, Юля Ниточкина, так оглушительно счастлива и так невообразимо спокойна? Впервые в жизни спокойна.

Отец звонил каждый день.

– Только не раздражайся! – начинал разговор он. – Так было, есть и так будет. Привыкай, я от тебя не отстану. Армянский папаша, знаешь ли… – хрипло смеялся Андраник. – Спроси у братьев, как я не даю им спокойно жить! И тебе не дам, не сомневайся! Столько лет без тебя… Кстати, ты уже завтракала? Нет? Тогда жду тебя в нашем кафе! Через полчаса? Ну хорошо, давай собирайся! Я страшно голодный.

И Юля собиралась.

«За что мне все это? – часто думала она. – За что мне столько любви и заботы?»

Про Катю, ее мать, поговорили однажды и больше к этому не возвращались. Но Андраник заплакал, узнав про ее раннюю смерть.

* * *

Сестры сидели в кафе на Итальянском бульваре. Цвели каштаны. Кофе, пирожные, весна.

Маруся ела эклер с фисташковым кремом, а рядом лежали так полюбившиеся ей мадленки, знаменитые парижские печенья.

– Ну ты и обжора! – усмехнулась Юля. – Обжора и сластена!

– К сожалению, – признала Маруся. – Тебе повезло, ты не сластена. И вообще, Юлька! Ты здорово похудела, прямо завидую!

– Не завидуй, Маруся! А вообще, лучше Парижа пока ничего не придумали, правда?

– Еще бы! – подтвердила Маруся. – Париж прекрасен! Ты совсем не скучаешь по Москве?

Сестра пожала плечами:

– Знаешь, мне так хорошо здесь, что я об этом не думаю. По Каринке скучаю, но она обещала приехать. По Асе и по тебе тоже скучаю, по Томке. А что до Москвы – нет, не скучаю, отвыкла.

– Это счастье, что ты окончательно здесь прижилась, – заметила Маруся.