Дом, в котором горит свет

Первые четыре дня Нуаж отсыпалась, будто вернулась с дальней дороги. Вставала только попить воды, поесть, раз в день на пару минут выбегала на улицу. Галим ложился рядом с Нуаж, напевал ей песни, услышанные нами в дыхании моря. Вчера была «Aline»[30] Кристофа. «Я нарисовал на песке ее нежное лицо, которое мне улыбалось… А потом на этом пляже прошел дождь»[31]. Нуаж, приоткрыв глаза, слушала малыша, облизывая его нос. Как хорошо, что Нуаж нашла свой дом рядом с нами. Дома спится лучше всего. Крепко, спокойно, как под материнским крылом.

Ох, мама… Флора, если ты можешь спародировать хлопки голубиных крыльев, до сих пор мечтаешь заглянуть за линию, где небо и земля соединяются, если рис у тебя всегда переварен – не удивляйся, это от твоей прабабушки.

Моя мама всю жизнь работала швеей, ее задорный смех помнили соседи всех домов, в которых мы когда-либо жили; она не изменяла вишневой помаде и прекрасно танцевала танго. «Это не танец, Ани, а мироощущение». Мама не была замужем, и я ни разу не почувствовала, что она об этом жалеет. «На том свете меня вряд ли спросят, сколько мужчин было в моей жизни. Но наверняка спросят, каким я была человеком и как людям жилось со мной. Пусть я буду жалеть, что чего-то не сделала, чем сокрушаться, что что-то попробовала».

Мамы не стало, когда мне исполнился двадцать один. Она не проснулась утром. Рядом с ее кроватью, как всегда, лежал пакетик трюфелей с ликером в фисташковой обсыпке. Накануне ездили с ней на цветочную ферму за гортензиями (она и туда поехала на каблуках). С охапкой розовых и голубых цветов вскочили в трамвай.

На пересечении улиц Несгорающих Свечей и Пятой Параллельной мама сказала слова, которые я не забуду никогда. «Птичка моя, счастье – это момент совпадения с самим собой. Когда ничего не играешь, ничего не придумываешь, когда живешь сердцем. Особенный путь есть у каждого из нас. И каждый из нас особенный. Нет второй такой, как ты, Ани».

Спи спокойно, мама.

Люблю,

Ани

34. Твори, моя девочка, не бойся

Флора,

когда твой дедушка узнал, что я жду ребенка, он положил голову мне на живот и сказал: «Слышу, как кто-то там чавкает малиной». Я тогда объедалась ягодами – организм требовал. Франк так ждал нашего первенца, что каждую ночь, обнимая меня, он рассказывал, что это будет девочка и что мы назовем ее в честь актрисы Бернар. Так и случилось. Но вот на малину у Сары случилась аллергия.

Недавно в газете один драматург написал, что мы все изгнаны из рая – детства. Несусветная чушь! Как можно лишиться того, что навсегда живет в тебе? Девочка моя, взрослых на самом деле не существуют, мы все по-прежнему дети, просто ходим по миру в масках серьезных дяденек и тетенек, которые теперь и снять не можем – приросли. У меня ноги болят и лицо в морщинах, а я, признаюсь тебе, все еще мечтаю о волшебных приключениях: полетать на стрекозе, поболтать с муравьями и заморозить, как Снежная Королева, некоторые свои чувства.

Утром Галим спросил меня: «Ани, я обязательно должен верить в чудеса? Ну как все дети. У меня это получается не очень хорошо». За окном сыпал снег, как перья из подушки, настолько густой, что не было видно моря. На плите грелся суп «с историей». Мальчик плохо их ест, поэтому придумываю сопроводительные рассказы: например, если Галим съест шпинатный крем-суп, то в его организме станет больше белка, а это силы, значит, летом на море он сможет купаться дольше.

«Малыш, если ты веришь в чудеса, ты прав. Если ты не веришь в чудеса, ты снова прав. В любом случае – это твой выбор. Никогда не стесняйся его, но постарайся, чтобы в нем было больше добра».

Гулять сегодня не вышли, у Галима насморк, как бы не разболелся. В послеобеденное время перетащили из чердака на кухню баночки с джемом, которые вечером отвезу Густаву (и мы с ним непременно выпьем по чашечке кофе, обсудим проделки северного ветра, заледеневшие крыши города и предстоящий Праздник жареных каштанов; а еще споем что-нибудь из Генсбура, например, «La chanson de Prévert»[32]). Галим (вместе с Каримом, конечно же) помогает перевязывать крышки банок коричневой бумагой и бечевкой. «Галим, а во что ты веришь, если не в чудеса?» Сосредоточенно отрезая кусочек веревки, с почти невозможной для его возраста мудростью отвечает: «В усердие». Передаю малышу очередную баночку грушевого джема с мятой и изо всех сил пытаюсь продлить ускользающее ощущение радости.

Флора, люди мучаются поиском предназначения. Почему мучаются? А потому что думают, что рождены для огромного дела, которое никак не появится. На самом деле мы рождены для маленьких добрых дел, после которых приходим домой и сладко засыпаем (вот в чем причина бессонницы – недостаток добрых дел!). Улыбнуться встречному, сделать комплимент кассиру, уступить место в метро, накормить бездомную кошку… Твори, моя девочка, не бойся. Жизнь порой ветрена и морозна, но все равно очень тепла. Еще напишу.

Люблю,

Ани

35. Счастливые люди танцуют

Флора,