Дом в Хамптоне

Она чувствовала себя, как слепой, вновь обретший зрение. Светлые тона. Всепоглощающие светлые тона. Везде, повсюду.

Она как бы попала в совершенно чуждое ей пространство, где ощущала себя не в своей тарелке. Ее повседневная одежда всегда была черной, что считалось в Манхэттене признаком первоклассного вкуса. Но в этой Блондсильвании она чувствовала себя, как на похоронах. Здесь не было ничего черного. Черный цвет вообще выпал из цветовой гаммы Ньюпорт-Бич.

Все — полы, отделка в квартирах, волосы, одежда, кожа — переливалось светлыми оттенками. Даже негры и люди восточного происхождения выглядели светлыми. Удивительное зрелище!

Она закрыла глаза, чтобы сосредоточиться. Сняв солнечные очки, прищурилась от ослепительного блеска и написала на салфетке: «Если вы решили купить дом в Нью-Йорке, вы должны поклясться сохранить все в нейтральных тонах, включая своих любимых, детей и столовые приборы».

Больше всего ее удивлял своеобразный тип женщин, которых она здесь встречала повсюду. Веселые, искрящиеся, жизнерадостные и обязательно блондинки. Интересно, что стало бы с ними, если бы они попали на восточное побережье? Очевидно, их окраска подверглась бы органическому изменению, на манер хамелеонов, или косметическому фотосинтезу. Они непременно изменились бы, ведь на восточном побережье люди говорят, одеваются, ведут себя, даже улыбаются совсем иначе.

Улыбка у них была какая-то особенная. Улыбка людей, у которых уйма свободного времени и которые не чувствуют неприязни ни к чему и ни к кому. Улыбка, делавшая всех равными.

Она бродила в этих сверкающих светлых оттенках целых два дня. Все для нее было здесь новым: улицы, люди — абсолютно все. Новое, чистое, яркое, хрустящее, свежее. Она не встретила ничего разбитого или темного. Темной была смерть. Но здесь она была нереальна.

Светло-золотистые матроны выплывают из своих серебристо-бежевых «мерседесов», чтобы купить свежие желтые фрукты, белое вино…

Такой была Фритци. Фритци! Она приехала и ворвалась в их спокойный отлаженный мир. Она победила. Она затеяла непонятную для Джины игру с ее мужем и его друзьями. И она победила.

Итак, Гарри спасается бегством. Она сидит здесь, чувствуя себя ужасно одинокой и брошенной. Ужасное чувство! Оно лишает ее покоя, доводит до изнеможения. Ничего так не хочется, как забвения. Только солнце и сон. Никаких мыслей, никаких образов.

Счастливый Артуро. Ему повезло. Может, и она в будущей жизни будет гончим псом. И тогда ничего ее не будет волновать — только есть, спать и трахаться. И больше ничего. Абсолютно ничего. Эта мысль ее немного взбодрила. Улыбка скользнула по лицу. Веки отяжелели, и охватила мягкая дремота. Сквозь сон она подумала, что обязательно найдет Гарри, где бы он ни был и с кем бы ни был, и поговорит с ним.

— Мама, Этель спрашивает, можно ли выбросить еду, которая осталась со вчерашнего дня?

Джина открыла глаза.

— Что? Да, конечно. Если она спросит меня, скажи, что я ушла. Я не хочу с ней встречаться.

— Я скоро вернусь.

Джина поменяла положение и посмотрела на часы. Половина первого. Она так надеялась немного вздремнуть. Сейчас ей это просто необходимо. Она чувствует себя совершенно разбитой.

Появился Джереми с улыбкой на загорелом лице.

— Она такая смешная, — сказал он. — Она носит бейсбольную кепку козырьком назад. Опять притащила свой портативный телевизор и смотрит на кухне этот нескончаемый нудный телесериал, дымя своей сигаретой.

Этель Смит была приходящей домработницей. Джина не могла объяснить почему, но когда Этель приходила, она старалась уйти из дома, и во всяком случае, никогда не принимала гостей в ее присутствии. Малоприятное создание. Даже Артуро вел себя прилично на кухне, когда Этель была там. Но если не становиться ей поперек дороги, не мешать смотреть телевизор и платить вовремя, с ней вполне можно ладить.

Джереми уселся рядом с Джиной и вскрыл коробку с йогуртом.

— Сегодня смотрел препротивнейшую картину, — сказал он.

Джина внимательно посмотрела на Джереми. В последнее время он так редко разговаривал с ней. Неважно о чем он будет говорить. Надо быть внимательной и постараться поддержать беседу.

— Там были старые противные вампиры, которые выпили всю кровь из молодой девушки и стали тоже юными и красивыми.

Джина отправила в рот ложку йогурта.

— Мне кажется, это более эффективный рецепт омоложения, чем вся эта паршивая косметика.

— Господи, мама, что ты несешь! — Джереми повернулся, взял майку и натянул на себя. На майке был изображен вылинявший на солнце Джеймс Дэн, а с обеих сторон узоры из дырок, швов и кнопок.

Джина наблюдала за ним.

— Лучше расскажи, что у тебя нового, сынок?

Джереми доел йогурт и протянул Джине пустую коробку.

— Спасибо.

Он осмотрел на нее, словно взвешивая, стоит ли рассказывать.

— С сестрой Элисон произошла неприятность.

— Элисон? Твоя одноклассница?

— Да. Она звонила мне. Ее сестре около шестнадцати лет. Она попала в дурную компанию, ну… наркотики и прочее… Те, кто снабжал ее, этой ночью что-то с ней сделали, и она пыталась покончить с собой.