Дом учителя

Они взяли кредиты, и Анна Аркадьевна май и июнь читала лекции в школах молодых родителей, раньше их бы назвали платными курсами. Раньше таких не было. Организаторы, они же хозяева курсов, дали лекциям Анны Аркадьевны «привлекательное» название «Воспитание одаренности». Она попыталась сопротивляться, мол, это звучит так же умно, как «Выращивание голубых глаз» или «Устранение лопоухости силой воли». Можно развить способности, например музыкальный слух, привить навыки, например рисования. Можно ребенка, неспособного к математике, подтянуть до приличного уровня, трудно, но можно. Развить память, пробудить любовь к учебе. Истинную одаренность можно только загубить. Анну Аркадьевну, ничего не понимающую в маркетинге, уговорили не сопротивляться, и решающим аргументом стал гонорар – десять тысяч рублей за двухчасовую лекцию. Когда у тебя долги перед банком, муж, воспрянувший, кипящий идеями, то кочевряжиться не приходится.

Занятия посещали небедные и неработающие молодые матери, стремящиеся предоставить своим детям лучшее воспитание, основанное на достижениях современной педагогики. Женщины, как на подбор, были холеными красавицами, начитанными по предмету: проглотили массу популярной литературы о правильном общении с ребенком, о преодолении кризисных ситуаций. Однако, с точки зрения Анны Аркадьевны, есть два разных, подчас не пересекающихся, положительных процесса: читать умные рассуждения, подкрепленные яркими примерами, и претворять полученные знания на практике. Когда у этих замечательных женщин случались проблемы с детьми, они мчались к психологам. И правильно делали. Оба этих процесса, как и появление прослойки небедных, незамотанных нуждой матерей, были весьма отрадными. Два десятка лет назад правильные родители из среднего класса обычно концентрировались вокруг специальных школ с углубленным изучением иностранных языков. Число этих школ было мизерным, а большинство детей росло как трава. Хотя трава в сравнении с нежными культурными растениями более стойкая, выносливая, ее так просто не искоренишь.

Прежде Анна Аркадьевна любила читать лекции. Волнение перед выходом, долгий шлейф приятного возбуждения после лекции. Точно артистке, ей надо было завоевать аудиторию: подчинить, заставить пугаться, ахать, смеяться, восхищаться – все как на сцене. Только в отличие от театра с его развлекательной задачей перед ней стояло требование научить, то есть представить некие знания в определенной логической системе, закрепить их ненавязчивыми повторами мысли, увидеть ответную реакцию – дошло ли.

Нынче вдохновения сильно поубавилось. Врачи и педагоги выгорают быстрее, чем специалисты, которые не имеют постоянного контакта с людьми. У докторов всё больные, больные, больные, десять-двадцать-тридцать человек день за днем, день за днем. У педагогов все дети, дети, дети – каждый год одни и те же программа, учебник, домашняя работа, самостоятельная, контрольная, те же пятерки, четверки, двойки и тройки. Из профессии надо уходить вовремя. Как же! Теперь пенсионный возраст увеличили. Большой привет тем, кого станет учить шестидесятилетняя вялая училка и выписывать рецепты шестидесятипятилетний доктор, втайне ненавидящий пациентов, всех скопом и каждого в отдельности.

Сравнивая себя с артистами, Анна Аркадьевна вовсе не пыталась примазаться к культурной элите. Она как раз недолюбливала артистическую братию за жеманство и наркотическую потребность в славе. Хотя если от кого сыну и достались гены паяца, то именно от нее. Хороший артист в том смысле пример, что мастерство, опыт, навыки позволяют ему отработать качественно безо всякого вдохновения или на ошметках его. Двухсотый раз он в пьесе «На дне» произносит монолог Сатина про человек звучит гордо, и зал рукоплещет. Среди зрителей вряд ли есть кто-то видевший спектакль двадцать лет назад и того Сатина, который на разрыв души стрелял в зал: «Чело-век! Это – великолепно! Это звучит… гордо! Че-ло-век! Надо уважать человека». Если же таковой зритель и найдется, то он давно знает, что слова эти – романтическая дребедень. Человек звучит и гордо, и пошло, и высоко, и низко. На то он и человек.

От лекций Анна Аркадьевна уставала – два часа говорильни с небольшим перерывом плюс вопросы. Совесть и высокий гонорар не позволяли отвести на вопросы больше пятнадцать минут из второго часа. В итоге задерживалась надолго.