Дом учителя

Муж выкладывал перед ней мутные спутниковые снимки из Интернета:

– Цены бросовые! Тут, смотри! Отличный спуск к реке. А здесь сад какой! Или вот. Огромное подворье, и конюшня, и сараи, и птичник. Лошадь – конечно, мечта на перспективу, но завести козу и уток, кур – это вполне реально…

– Козу… кур? – только и могла произнести Анна Аркадьевна.

– Нюраня, там приволье! Воздух, река! Ты будешь дышать чистым озоном и писать книгу.

Откуда у Ильи подобная тяга к земле? Городской мальчик, которого в детстве несколько раз отправляли к бабушке в деревню. Он рассказывал ей о тех каникулах. Никакой пасторали: ни лошадей в ночном, ни рыбалки на зорьке или на закате, ни сенокоса, ни хороводов на лугу. Ему запомнилось, что вся деревня варила самогон в спрятанной в лесу винокурне, каждый дом по очереди. Их, мальчишек, на стрёму ставили – следить, не едет ли милиция. Им очень хотелось, чтобы милиция появилась, чтобы заваруха началась, но стражи порядка так ни разу никого не застукали. Потом Илья узнал, что участковому милиционеру каждый домохозяин после акта самогоноварения отвозил трехлитровую бутыль первача.

У Ильи проснулись гены предков? Замечательно! Но как можно не уважать ее гены, которые вовсе не спали? Она, Анна Аркадьевна, любит природу на пейзажах, никакого вдохновения от избытка чистого воздуха не испытывает. Она никогда не собиралась писать книги, потому что к литературному творчеству не способна. Ее удел – четкие и полезные методические пособия. Она не раз говорила Илье Ильичу, что всякие популяризаторы-графоманы от педагогики, как и от математики и, вероятно, от прочих наук, наносят только вред предмету. Илья Ильич это забыл? Пролетело мимо ушей? Спасибо за внимание к моим речам!

Ему прекрасно известно, что сельский бабий труд – это поденщина с утра до вечера. Он будет вкалывать, а она в светелке сидеть и педагогическую книгу века сочинять? Не смешите! Ей и на нынешней даче хватает работы плюс дом, он же квартира, вести. Она перфекционистка, девочка-отличница, у нее все по полочкам: ножички к вилочкам, салфеточки к скатертям, ботиночки и туфельки поставить так, чтобы мыски вперед, каблучки наружу. Это честно – использовать ее перфекционизм? Протянуть ярмо на шею и при этом лучиться, точно хрустальный замок хочет ей подарить?

Семейные ссоры – это когда точно знаешь, что нельзя говорить, но кто-то внутри тебя просыпается и растет, растет. Надувается фигура, радостно потягивается после долгого бездействия, подрагивает, трясется от желания резать правду-матку, блажить и обвинять вся и всех в том, что ее не ценят, не любят, не уважают. Фигура – глупая вздорная баба, никогда не слышавшая о том, что нельзя вообще и в целях самозащиты особенно хаять мечту и энтузиазм человека, точно срывать блестящие шары с елки, кидать на пол и топтать, топтать. Самое удивительное, что хозяйка оболочки той же самой бабы-фигуры разумно и логично недавно говорила чужому человеку про крылья, поливаемые расплавленным свинцом.

Анна Аркадьевна честно хотела спустить все на тормозах, отделаться неопределенным давай еще подумаем. Пошутить насчет короля Лира. Но Илья Ильич, не получив признания, удвоил напор, и вздорная баба выложила все, что она думает об его идее. Они поссорились по классике: каждый был прав, каждый обижен, не понят, оскорблен, он не ожидал подобной черствости, презрения к его желаниям и шокирован стойким сопротивлением – хоть немного учитывать интересы другого.

Ушли спать злыми, легли на постель спиной друг к другу. Илья Ильич не попытался установить мир ласками. Конечно! Что привлекательного в старой, изученной до последней морщинки жене? Сам старый! И ей примирение на основе сексуальной тяги абсолютно не нужно! Захрапел подлый! Даже доброй ночи не пожелал! И не надо! Он не знает, что у нее есть отдушина, что общение с Егором Петровичем – это веселое кокетство, много улыбок и частый смех. Конечно, не сравнить с тем, что было с Ильей в молодости. Тогда нужно было следить за лицом, силой воли убирать идиотски-счастливую улыбку, а радостный смех вызывало все: детский анекдот, троллейбус, который не догнали, начавшийся дождь, оторвавшийся хлястик на пальто прохожего мужчины и шляпа в виде фашистской каски у женщины.

Воспоминания о молодости нисколько не помогали призвать сон, вздорная баба снова пыталась поднять голову: Каким он был и каким стал! Храпит на рюмку-другую водки. Тяпнул тайком. Стресс снимал. С такой женой, мол, сопьешься.

Так не пойдет! Я хочу спать! Вторая бессонная ночь – это слишком. Надо вспомнить что-нибудь хорошее, приятное. И не про Илью!

Они с Егором Петровичем говорили о крушении кумиров, о разочаровании в вожаке команды.

Егор Петрович рассказал, как он, молодой инженер, только после института, пришел работать в конструкторское бюро, которым руководил замечательный дядька. Он вдохновительно говорил о том, что научно-технический прогресс спасет мир, и молодому конструктору Зайцеву выпала уникальная роль быть на острие прогресса.