Дом учителя

– Сережа, я тысячу раз давала себе обещание не вмешиваться в чужую жизнь. И постоянно этим занимаюсь. Вам с Катей нужно родить второго ребенка. Не пугайтесь! Я вам даю практически стопроцентную гарантию, что этот ребенок будет здоровым. У вас… у вас начнется другая жизнь. Если отречься от ваших родительских перспектив, вашего нового старта, вашего счастья, то подумайте о Ване. Надо ведь, чтобы кто-то, через много лет, когда вас не станет, заботился о Ване.

– Откуда вы знаете, как зовут мою жену?

– Егор Петрович сказал.

– Он хороший человек.

– Да? Возможно. Мы с вами не станем обсуждать вашего начальника и моего… черт-знает-кого.

Неделю спустя Анна Аркадьевна и Егор Петрович ужинали во вьетнамском ресторане и едва не раззнакомились.

Егор Петрович стал приглашать на выходные в загородный пансионат – мужу соврите что-нибудь.

Анна Аркадьевна застыла с ножом и вилкой в руках, вытаращилась, словно Зайцев пригласил отправиться с ним в кабинет для интимных свиданий, причем снять платье она может немедленно, бросить тут на стульчике, чего время терять.

– Что страшного я сказал? – спросил Егор Петрович оторопевшую Анну Аркадьевну.

Ведь и правда ничего ужасного и даже оскорбительного не сказал. Если ты приходишь на свидания к мужчине, он логично предполагает твою готовность к развитию отношений. Молодые и целомудренные юноша и девушка могут долго трепетать в ожидании когда. У взрослых и понятливых затягивание конфетно-букетного или ресторанного периода выглядит нелепо. Она рассчитывала потянуть время, но Егор Петрович на своем гусеничном ходу привык развивать большую скорость.

Точно подслушал ее мысли:

– Как танк, да? Тороплюсь?

– Танк легко преодолевает многие препятствия, наземные и водные, но если он упирается…

– В скалу?

– В противотанковый ёж, то ему придется дать задний ход. Не надейтесь, что я вскочу, уйду и не доем это потрясающее блюдо. Сколько оно стоит, я вполне…

– Хамить-то не надо!

– Егор Петрович, – вернулась к еде Анна Аркадьевна, – не думайте, что кокетничаю, набиваю себе цену. На кой ляд вы мне сдались?

– Меня это тоже интересует.

– Съешьте, наконец, эту креветку! Вы уже несколько минут держите ее на вилке!

Егор Петрович отправил креветку в рот и принялся жевать ее с гримасой человека, перемалывающего зубами ластик.

Анне Аркадьевне не хотелось терять общение с Егором Петровичем. Но ее желания не имели значения. Это как стоять на перроне у отъезжающего поезда рядом с мужчиной, которому ты только что заявила, что его претензии неосуществимы, но сам по себе он тебе очень интересен. Мужчина может остаться, вместе с тобой пойти на выход из вокзала, а может войти в вагон и помахать тебе ручкой. Очень ему нужна твоя дружба, у него были совершенно иные планы. Обычно все садились в поезда. Чертовский Умница был не первым кавалером-разговорником. Как оказалось, не последним. Егор Петрович Зайцев станет последним на перроне.

– Вы не динамо, – сказал Егор Петрович. – Для динамо вы стары. Уж простите!

– Я даже не трудовые резервы. Если вы меня прямо спросите, что для меня значит наше общение, как человек…

– Откровенный. Заметил, ценю. И вообще вы мне очень нравитесь. Итак, почему? У вас ведь все по полочкам? Во-первых, во-вторых, в-третьих.

Мужчина, получивший отказ, конечно, досадует. Танк, не способный взять препятствие, надсадно пыхтит сизым дымом.

Да, она мастерица раскладывать все по полочкам. Но нередко казалась себе… коровой. Великолепное животное, столетиями миллионам людей дающее пропитание, доброе, с изумительными глазами и большими ресницами. Корова в определенном смысле спаситель человечества. У коровы на голове два рога, равно твердых. У Анна Аркадьевны тоже два рога, но не одинаково твердых. Первый каменный – верность мужу. Второй, мягкий и вихлястый, – потребность общаться с другими мужчинами, заряжаться от них смелым топотом копыт и радостной отдачей молока. Она вовсе не ущербная корова, на других посмотреть. Валя Казанцева – загляденье корова, но вместо рогов у нее сопли до земли.

– Первый аргумент может оскорбить ваше мужское эго, – заговорила Анна Аркадьевна. – Второй превратит вас в старого перечника, впавшего в детство. Третий, тут я не уверена, пощекочет самолюбие – нежной кисточкой с норковой щетинкой. С какого начинать?

– Анна Аркадьевна, хватит умничать! С третьего, пусть хоть пощекочет. Нет, с первого, режьте правду-матку.

«Волнуется, – подумала Анна Аркадьевна, – и не замечает моего волнения. Очень хорошо – значит, я еще не разучилась держать лицо».