Дом учителя

Как ты выродилась? Надо говорить «появилась на свет». Тебя принес аист в корзине с большим розовым бантом. Папа сегодня очень устал и поэтому уснул одетым (не пьян до положения риз), бабушкина посылка на почте затерялась (не забыла поздравить внучку с днем рождения), перепиши свое письмо Дедушке Морозу, он старый, не разберет твои каракули и принесет неправильный подарок.

Произведение еще не просохло, химически-скипидарно воняло, у Любани на лице краснел ободок от противогаза, старая рубашка отца, она же халат живописца, была заляпана брызгами красок.

Любаня, прижимавшая к груди фанеру (предварительно ошкуренную и загрунтованную) – произведение, полотно, спросила с трогательным замиранием:

– Мама, как тебе?

– Честно или откровенно?

– Откровенно честно.

– Впечатление или размышления?

– Сначала впечатление.

– Никакое. Извини, доченька! – просительно произнесла Анна Аркадьевна и тут же сменила тон на учительский. – ТАК! Вот мы сейчас не будем кривить губы и думать, что небо рухнуло! Пора научиться воспринимать критику! Во-первых, по Чацкому.

– Это кто?

– Здравствуйте! У нее пятерка по литературе. Грибоедов, комедия «Горе от ума». Главный герой Чацкий: «А судьи кто?» Я не специалист в живописи, мое мнение может быть ошибочно и неверно. Поставь картину на пол. Газетку возьми, ковер испачкает. Не прислоняй с шкафу! Краски потом не ототрешь. Сядь в кресло и слушай, во-вторых, размышления.

«На обивке кресла останутся пятна, – подумала Анна Аркадьевна. И тут же одернула себя. – Хватит уж про чистоту!»

Любаня опустилась в кресло. Жалкая, несчастная, разочарованная, обездоленная… Анна Аркадьевна умилилась бы, бросилась бы к ней с утешениями, если бы не знала, как девочки ее возраста интуитивно и мастерски играют на эмоциях окружающих.

– Начнем с балета, – сказала, глубоко вздохнув, Анна Аркадьевна, которой все-таки больно было смотреть на дочь. – Современный балет. Они все практически голые, в каких-то трико, красота тела неописуемая, двигаются нервно, выкручиваются, что-то хотят донести, а мы хлопаем глазами. Почему глазами? Глаза всегда на месте. Правильнее было бы говорить – веками. Меня заносит на языкознание. Потом этих танцоров ставят в классический балет: «Лебединое озеро», «Щелкунчик» – и они ноль! Детский сад и позор джунглям! Следующая остановка – вокал. Есть много людей, которые страстно любят петь, особенно под действием спиртного. Нет, оставим в стороне застольное пение. Берем профессионалов, окончивших консерваторию. У многих физиологически, то есть фонетически те же данные, что и у Шаляпина. Тогда почему они не Шаляпины? Сам он говорил в том духе, что орать могут многие, но наполнить голос артистизмом – единицы. Далее художники. В живописи, как мне кажется, эта грань между гением, талантом и подготовкой, классической школой и вовсе расплылась. Нарисуй жирный черный крест на белом фоне, подбей приятелей, которые скажут, что это «концептуально» – и ты уже в свете славы. Те, с позволения сказать, художники, что, вывалив корзину с мусором, утверждают, будто это произведение, они кто? Аферисты или в самом деле считают себя творцами? Также возникают вопрос, могут ли они нарисовать обнаженное человеческое тело. Для этого ведь надо анатомию изучать и долго тренироваться. Микеланджело и Да Винчи в мертвецких трупы изучали.

Анна Аркадьевна подошла к книжному шкафу, достала сборник Андре Моруа «Фиалки по средам», стала искать по оглавлению.

– Вот, кажется, этот рассказ. «Рождение знаменитости». Прочти. Руки помой и, пожалуйста, вынеси свою картину на балкон, уж слишком она во… пахнет.

– Бездарностью? – понуро спросила Любаня.

– Ну, знаешь, если бы всякая бездарность, бесталанность и надутое позерство смердели, то нам пришлось бы жить в респираторах и лечиться от аллергической астмы. Я на кухню, ужин готовить. Прочти, обсудим.

Она все сделала и сказала правильно? С Лёни нельзя долго и глубоко снимать стружку. У него внутри кокон, пробуравишь – не залатать. Любаня совершенно иная, ее надо разрушить как в революцию – до основания, а затем. Выстроит затем новый мир. Какой мир выстроит? Вопрос.