Дом, у которого вынули душу

София проснулась от неясного шума, плавно вливавшегося в ее комнату сквозь открытую дверь. Вместе с ним до нее долетал отблеск неяркого, мерцающего света. Женщина прислушалась: в доме не было слышно ни единого звука, кроме тихого стрекота. София осторожно встала с кровати и на цыпочках вышла в коридор. Свет и звук доносился из комнаты дочери. Прижимаясь к стене, она крадучись добралась до приоткрытой двери и заглянула внутрь.

На стене, напротив детской кровати, как на большом экране, шел фильм — фигуры беспорядочно бегали, подпрыгивали, пропадали и снова появлялись. Проектора (если он был) София не увидела — луч света бил как будто прямо из стены. Женщина вошла в комнату, но невидимый киномеханик не заметил ее, так как кино продолжалось.

— Алекс, это ты? Игорь? Это не смешно! Где вы? Кто это сделал?

Софию начала охватывать паника, но потом она посмотрела на пляшущие кадры и обомлела. Там, на стене, во всех оттенках сепии, снятая нервной, дрожащей рукой пробегала вся их — ее, Алекса и Карины, — жизнь: ремонт, переезд, свадьба, праздники, рождение Карины, первые шаги девочки, ее первый день рождения и многие другие маленькие, но важные для семьи события. Не отрывая взгляда от фильма, София наощупь села на кровать дочери и не отрываясь смотрела, смотрела, смотрела…

Наконец фильм начал подходить к концу — кадры стали рваными, будто обожженными по краям. На этих кадрах была только Карина. Она стояла спиной к оператору посреди сада и смотрела куда-то вдаль.

— Карина, — шепотом позвала ее София.

И внезапно девочка обернулась. Она была такой, какой София запомнила ее последний день рождения: белая футболка с единорогом, розовая плиссированная юбочка, белые носки и розовые же кеды. На голове — две тоненькие косички. На лице — счастливая улыбка. Закат золотился за ее спиной, подсвечивая выбившиеся волосы, и создавалось впечатление, что она окутана золотым сиянием. Карина улыбнулась, привычным движением убрала волосы с глаз и вопросительно уставилась на Софию.

— Карина, детка! Ты меня слышишь?

Девочка молча улыбнулась и кивнула.

— Девочка моя, вернись! Вернись ко мне! Мы будем счастливы, все будет как прежде, даже лучше — только вернись.

Карина улыбнулась снова — на этот раз печальной, какой-то взрослой улыбкой, отрицательно покачала головой и начала что-то говорить.

— Я не слышу тебя! Что ты говоришь? — закричала София, затем обернулась к невидимому киномеханику и замахала руками. — Эй! Эй, там! Сделайте громче! Я не слышу дочь!

Но ничего не произошло, только где-то за гранью видимости стрекотал проектор.

София повернулась к стене — Карина все еще говорила. «Я люблю тебя, мамочка», — по губам дочери прочла София, а потом изображение исчезло, и комната погрузилась в темноту.

— Нет, Карина! Нет! Верните ее! — София бросилась к стене — туда, где мгновение назад стояла Карина: улыбающаяся и живая.

Женщина ощупывала стену в надежде найти потайную кнопку, которая снова запустит фильм. Она рыдала, стучала кулаками в стену, проклинала всех богов, давала немыслимые клятвы, предлагая свою жизнь в залог. Но все было тщетно. Обессилевшая, София заползла на дочерину кровать и, сотрясаясь в рыданиях, провалилась в сон.

Следующим утром она проснулась разбитая — сон на детской кровати в три погибели не прошел даром. Однако это не испортило ее настроения. София была на взводе и не могла сидеть на месте: перестирала вещи, убралась во всем доме, вычистила снег во дворе и даже помыла окна. Дом и двор блестели чистотой, а сама София не находила себе покоя. Ее возбуждение достигло пика, ей казалось, что вот-вот сейчас произойдет какое-то чудо. Так бывает, когда в детстве ждешь Новый год. Но, как и в случае с Новым годом, время шло, а никакого чуда не происходило. Нервы Софии были на пределе, она металась от окна к окну, перекладывала подушки на диване, оправляла никем не тронутые гардины на окнах. Она даже пыталась читать, но не смогла уловить ни единого слова в книге.

Когда напряжение достигло своего максимума, София пошла на кухню и достала из шкафа коньяк, принесенный вчера Алексом. Открывая бутылку, она порезалась этикеткой, кровь начала капать на стол. София зашипела и сунула палец в рот, ощутив солоноватый привкус крови. С пальцем во рту и бутылкой коньяка в руке, она стояла посреди кухни и думала («О боже, ну и дурацкие мысли») о том, как пить: с горлышка или все же налить в бокал. Затем, махнув рукой, приложилась к бутылке и сделала несколько больших глотков. Спиртное опалило горло, камнем упало на дно пустого желудка и обжигающими парами поднялось в нос. От этого на глазах выступили слезы. София крякнула, но сделала еще несколько глотков.

Напряжение по-прежнему не отпускало ее, хотя заметно ослабло. София чувствовала, как отяжелела голова, руки и ноги налились ватной легкостью, а суставы стали похожи на хорошо смазанные шарниры. Пошатываясь, она добрела до гостиной и легла на пол, не выпуская бутылку из рук. Глядя в потолок, она вспомнила вчерашнее «кино» и, не имея сил сдерживаться, закричала вверх: