София сжала зубы и вернулась к луку. Плакала она, или лук был слишком едкий, но слезы текли у нее по щекам одна за одной, срываясь с кончика носа, просачиваясь между губами, скользя по ключице вниз.
***
Я обязан любить Хозяина, ведь он главный, но он приносит Хозяйке только слезы, а Девочке — беспокойные сны. К тому же я чувствую, как от него пахнет другим домом — новым, модным — из тех, что сделаны из стекла и металла, в которых нет души. Нет, что-то в этих домах все-таки живет, но это настоящий муравейник — такие дома не могут защищать и утешать своих Хозяев, потому что нет у таких домов одного Хозяина, поэтому и души в них нет. Поэтому и разит от них мертвечиной. Как и от самого Хозяина теперь.
Я пытался поговорить с ним, но он, как и София, не слышит меня. Он совершенно глух ко всем тем знакам, которые я являю ему. Хотя, ничего удивительного в этом нет. Взрослые, как правило, действительно мало что замечают, кроме своих проблем. Они не видят дальше собственного носа. Все, что им непонятно, объявляется враждебным. Все, что их не интересует, получает клеймо «Глупость». Они закрыли не только глаза и уши, но и мозг, отгородившись от иррационального смешным понятием случайности. Но я-то знаю: случайностей не бывает.
Я не мог говорить с Хозяином, тогда я начал действовать. Я ломал под ним стулья, диван ужасающе скрипел, стоило ему присесть или лечь на него. Я прятал его вещи. Однажды даже пробовал испугать, начав душить одеялом, но он просто скинул его на пол. Я делал все, что мог, чтобы отвадить его, но этого было мало. Стулья менялись, диван постоянно смазывался, вещи он находил без труда. Подозреваю, что это получалось у него так ловко потому, что он уже отвык жить в настоящем доме.
И все это время меня терзал один-единственный вопрос: почему? Почему хозяйка просто не может не пустить его? Ведь я слышал, как она говорила об этом. Зачем она продолжает мучить и себя, и Девочку? Я мог бы ей помочь, но она не слышит меня. И как мне докричаться до нее, если я просто-напросто старый дом…
***
Дождливая бессонная ночь плавно переросла для Алекса в серое утро. Всю ночь мужчина ворочался с боку на бок, обдумывал сложившуюся ситуацию. Пару раз он проваливался в беспокойный сон, но уже через несколько минут просыпался от неясного шума — то ли чей-то прерывистый шепот на грани слышимости, то ли шаги. Да еще диван скрипел немилосердно, хотя на прошлой неделе он собственноручно смазал весь механизм. Но больше, чем ночной морок и скрипящий диван, его занимал вопрос о душевном и психическом здоровье Карины. Он хорошо помнил тот день, когда дочь впервые рассказала ему по секрету о том, как дом играет с ней…
Накануне он и София сильно поругались. Повод, как всегда, был мелочный: он пообещал забрать Карину из детского сада пораньше, но из-за затянувшегося совещания опоздал и приехал в сад почти к закрытию. Ничего страшного, на его взгляд, не произошло: помимо Карины в группе оставалось еще двое детей, к тому же дочка не выглядела расстроенной. Однако у Софии на это было свое, отличное от его, мнение. Едва они переступили порог дома, она окатила Алекса едким презрением: