Дом у кладбища

– Очертания человека… Ты права, Лили: не человек, а очертания человека, – с горечью продолжала Гертруда, – ибо мне иногда представляется, что чары, сковавшие меня, едва дающие дышать, не могут исходить от человека. – Помолчав, она добавила: – Это покажется невероятным. Ты знаешь о предложении мистера Дейнджерфилда и о том, как я на него ответила. Слушай же.

– Гертруда, дорогая! – пугаясь, воскликнула Лили.

– Я собираюсь, – прервала ее мисс Чэттесуорт, – открыть тебе свою необычную, но не преступную – нет, не преступную – тайну. Мне не в чем сейчас себя упрекнуть: все вершится помимо моей воли. Но сначала ты должна поклясться всем, что свято, никому не выдавать мою тайну: ни моему отцу, ни твоему, ни моей тете, ни кому-нибудь еще, – пока я не освобожу тебя от этого обещания.

Бывало ли такое, чтобы женщина отказывалась выслушать тайну? Мгновение Лили колебалась. Затем внезапно склонилась к подруге, поцеловала ее и произнесла:

– Нет, Гертруда, дорогая, не сердись на меня, но не говори ничего. У тебя есть оправдание, а у меня его не будет; ты не собиралась заводить секретов – ты втянута против воли, шаг за шагом, – но мне их лучше не знать. Я не смогу смотреть в лицо тете Бекки и милому генералу, если буду думать, что я их… – Она запнулась, пытаясь подыскать слово.

– Обманываешь, Лили, – простонала Гертруда.

– Да, Гертруда, дорогая. – Лилиас еще раз поцеловала подругу. – И это может принести тебе большие неприятности. Но все же я благодарю тебя от всего сердца за доверие и любовь; ты и представить себе не можешь, Герти, как я рада, что не лишилась их.

И две девушки молча обменялись горячим поцелуем, а бедная Гертруда Чэттесуорт кротко плакала, глядя в темную даль.

– А когда ты станешь счастливей, дорогая, – а так будет непременно, – ты скажешь мне об этом? – попросила Лили.

– Скажу… правда, скажу. Иногда я бываю веселее… совсем счастливой… но сегодня, Лили, мне очень грустно.

Потом Лили постаралась утешить и приласкать подругу. Должен признаться, что ей было очень любопытно; она бы непременно выслушала признание Гертруды, если бы ее не пугали условия, на каких придется хранить тайну. Однако на обратном пути она возблагодарила Небеса за свою решимость и не сомневалась в том, что от этого стала счастливей и лучше.

Их тет-а-тет прервал стук тети Бекки в дверь холла; вслед за тем под окном послышались голоса – ее и Доминика.

Глава XXXVII Одни конфликты в Чейплизоде разгораются все больше, а другие, напротив, завершаются торжественным примирением

К тому времени вблизи «Феникса» случайно оказался маленький доктор Тул и, по своему обыкновению, зашел в клуб. Стерк играл в шашки со старым Артуром Слоу, за его спиной стоял Дейнджерфилд, прямой и сумрачный, и наблюдал за игрой. В последнее время Тул и Стерк держались друг с другом еще более отчужденно и холодно, чем обычно, однако проявлялось это у каждого по-своему. Тул при встрече с коллегой задирал нос, приподнимал брови и отвешивал чрезвычайно чопорный, исполненный презрения поклон. Стерк, напротив, коротко и хмуро кивал – не более того – и молча обращал к сопернику сутулую спину.

Дело в том, что не далее как неделю-другую назад оба джентльмена едва не дошли до обмена пистолетными выстрелами или ударами шпаги, и все из-за ни о чем не подозревающего господина, который, улыбаясь со всегдашней своей приятностью, стоял за стулом Стерка. Так легкое расстройство пищеварения у Дейнджерфилда едва не оказалось тем целительным средством, которое на веки вечные избавило бы того или другого из деревенских лекарей от сердечных и всех иных болезней – наследия плоти. Дейнджерфилд начал с Тула; маленький доктор, заполучив пациента, на третий же день обнаружил, что Стерк забрал его, буквально захватил в свои цепкие руки.

Я наблюдал однажды, как одна обезьяна разжала челюсти другой, решительно проникла пальцем в заповедное пространство за щекой, извлекла лесной орех, запасенный собратом для питания и услаждения своей плоти, разгрызла его и в себялюбивом восторге поглотила; представляю, каковы были чувства пострадавшего четверорукого: челюсти его болят, защечное святилище поругано, лакомство в зубах у злодея; они сходны, надо полагать, с чувствами медика, жестоко оскорбленного подобно доктору Тулу.

Дейнджерфилда Тул простил совершенно. Этот джентльмен дал доктору понять, что, будучи свободен в выборе, не колеблясь предпочел бы попечения Тула, а не его соперника.

– Однако, – поведал он Тулу под строжайшим секретом, – решение его вынуждено… навязано… э-э… одним аристократом… собственно говоря, лордом Каслмэллардом, которым доктор Стерк вертит сейчас как хочет; а вы ведь знаете, с милордом не приходится спорить. Мне это неприятно, очень и очень огорчительно, уверяю вас; уж не знаю, кто побудил его светлость вмешаться, но, на мой взгляд, этот человек – бесстыдный наглец; и все же, как видите, я ничего не могу поделать.