Дом тишины

Когда она выйдет, подойду к ней и скажу: это твоя расческа, Нильгюн, ты выронила ее, я поднял ее и принес, ты берешь, она твоя? Она возьмет, поблагодарит. Я отвечу: не важно, не стоит благодарностей, сейчас ты меня благодаришь, а вчера даже «привет» сказать не захотела. Она извинится. Не надо извиняться, скажу я ей, я знаю – ты хорошая, я сам видел, как ты молилась с бабушкой на кладбище. Вот так я ей скажу, а когда она спросит, чем я сейчас занимаюсь, я скажу, что сейчас я занят только математикой и английским. Ты ведь собираешься поступать в университет, спрошу я ее, можешь помочь мне с этими предметами, если хорошо их знаешь? Конечно, ответит она, приходи к нам. Так я, может быть, попаду к ним домой, и, если увидят, как мы сидим за одним столом и занимаемся, никто никогда не скажет, что я не ее поля ягода. Мы будем сидеть вместе, за одним столом. Я опять задумался.

А потом я увидел ее в пляжной толпе: она вышла из воды, вытирается. Внезапно мне захотелось убежать. Она надела свое желтое платье, взяла сумку и направилась к выходу, и тогда я тоже вышел с пляжа и быстро зашагал в бакалейную лавку. Через некоторое время обернулся и увидел, что Нильгюн идет в бакалею следом за мной. Хорошо. Я пришел в бакалею и сказал:

– Бутылку кока-колы, пожалуйста!

– Сейчас! – ответил бакалейщик.

Но тут же отошел и стал рассчитываться с одной пожилой женщиной, словно специально, чтобы Нильгюн застала меня здесь без дела. Потом бакалейщик отделался от старушки, открыл бутылку кока-колы и протянул ее мне, почему-то странно взглянув на меня. Я выхватил бутылку у него из рук, отошел в уголок и стою жду. Ты войдешь, я буду пить кока-колу; надо же, какое совпадение, опять мы встретились в бакалее; здравствуй, как дела, скажу я, ты не позанимаешься с мной английским? Я ждал, ждал, но ты все не появлялась, Нильгюн, и не увидел, когда ты вошла, потому что все время смотрел на свою бутылку и не успел поздороваться. Ты что, тоже меня не увидела? Или увидела, но тебе опять не хочется со мной здороваться? Я не смотрел на тебя.

– У вас есть расческа? – вдруг спросила ты, Нильгюн.

– Какая вам нужна? – спросил бакалейщик.

Кровь ударила мне в лицо.

– Моя куда-то пропала, – сказала ты. – Мне нужна любая.

– Есть только такие, – показал бакалейщик. – Вам подойдет?

– Можно посмотреть? – попросила ты.

Потом наступила пауза, и я повернулся и стал смотреть на тебя, Нильгюн, потому что уже не мог сдерживаться. Я увидел твое лицо в профиль – какая ты красивая! Кожа как у ребенка, маленький носик.

– Хорошо, – сказала ты. – Беру эту.

Но бакалейщик не ответил, а подошел к женщине, которая в тот момент вошла в магазин. Тогда ты огляделась по сторонам, и мне стало страшно – а вдруг ты решишь, что я делаю вид, будто не замечаю тебя, и я первый обратился к тебе:

– Здравствуй. – И ты тоже ответила мне:

– Здравствуй.

Однако сердце у меня екнуло, потому что, увидев меня, ты сделала недовольное лицо. Я заметил это и решил – значит, я тебе не нравлюсь, значит, я тебе неприятен. Я продолжал стоять с бутылкой кока-колы в руках. Мы оба стоим не двигаясь, как два чужих человека.

А потом я подумал: она права, права, что избегает даже смотреть на меня, потому что мы – люди разных кругов! Но я удивлен – как можно даже не здороваться, зачем без причины смотреть на человека враждебно? Всё – деньги, всё – грязь, всё так гадко! Будь оно все проклято! Я подумал – надо пойти и заняться математикой. Да, папа, я приду, сяду, выучу математику и диплом лицейский получу, брошу его тебе в лицо!

Нильгюн купила красную расческу, и я подумал, что сейчас заплáчу, но потом еще больше растерялся, когда она сказала:

– Мне еще газету, пожалуйста, дайте «Джумхуриет»![51]

Я страшно удивился. Смотрел на нее как дурак, а она, взяв газету, спокойно пошла к двери, словно невинный, безгрешный ребенок. И вдруг я побежал за ней с кока-колой в руках.

– Значит, ты читаешь коммунистическую газету? – спросил я.

– Что? – удивленно посмотрела на меня Нильгюн. Но не враждебно, а лишь непонимающе, а потом поняла, что я говорю, разозлилась и ушла.

Но я тебя так просто не оставлю, подумал я. Пусть выкладывает все мне начистоту, а я – ей. Я вышел и собирался идти за ней, как вдруг заметил, что все еще сжимаю в руках эту дурацкую бутылку кока-колы. Чтоб она сгорела! Я вернулся, заплатил за колу, подождал как дурак, пока он даст мне сдачу, чтобы он ничего про меня не подумал, но этот негодяй, наверное, специально задерживал меня, чтобы ты успела уйти.

Когда я вышел из магазина и оглянулся по сторонам, Нильгюн уже ушла. Даже, наверное, давно повернула к своему дому. Если бы я побежал за ней, то, конечно, догнал бы, но я не бежал, а быстро шел, потому что вокруг были всякие дурацкие люди, они шли на пляж, на рынок, ели мороженое, они могли смотреть на меня. Я быстро поднялся на холм, спустился, немного пробежал, потом прошел еще немного, опять побежал, когда вокруг никого не было, и заглянул за забор их дома: она вошла со двора в дом.