Дом тишины

— Реджеп, Реджеп, идите быстрее наверх!

30

Мы сидели внизу вместе с Нильгюн. Услышав, что Госпожа зовет меня, я сразу встал и побежал по лестнице. Госпожа стояла на пороге своей комнаты.

— Беги сюда, Реджеп! — кричала она. — Что происходит в этом доме? Говори немедленно!

— Ничего! — ответил я, запыхавшись.

— Ну да, ничего! — сказала она. — Этот взбесился. Смотри!

Палкой она с презрением показывала в комнату, словно на дохлую крысу. Я вошел в комнату: Метин лежал ничком на кровати Госпожи и дрожал, голова его утопала в расшитой подушке.

— Собирался меня убить! — сказала Госпожа. — Спрашиваю, Реджеп, что происходит в этом доме? Не скрывайте от меня.

— Ничего, — ответил я. — Метин-бей, как можно так себя вести, разве вам к лицу? Ну-ка, вставайте.

— Ничего! Подумать только. А этого кто сбил с пути? Сейчас поможешь мне спуститься.

— Хорошо — сказал я. — Просто Метин-бей немного выпил. Госпожа! Вот и все. Молодой, пьет, но еще опыта нет, вот видите. Разве его отец и дед были не такими?

— Ладно, — сказала я. — Молчи! Об этом я тебя не спрашивала!

— Вставайте, Метин-бей! — сказал я. — Пойдемте, я уложу вас в постель!

Метин, качаясь, встал и, выходя из комнаты, как-то странно взглянул на портрет своего деда на стене. Потом, у себя в комнате, он, чуть не плача, спросил:

— Почему папа с мамой так рано умерли? Скажи, Реджеп, почему?

Помогая ему раздеться, чтобы он лег, я начал было: «Аллах…», как вдруг он оттолкнул меня

— Какой там Аллах! Глупый карлик! Разденусь сам, не беспокойся. — Но вместо этого он полез за чем-то в чемодан. Потом встал на пороге комнаты, как-то странно сказал: «Я в уборную» — и ушел.

Госпожа опять позвала меня.

— Помоги мне спуститься, Реджеп. Я хочу сама посмотреть, что они там делают внизу.

— Ничего не делают, Госпожа, — сказал я. — Нильгюн-ханым читает, Фарук-бейушел.

— Куда можно уйти в такое время? Что ты рассказал им? Не ври.

— Я не вру, — сказал я. — Пойдемте, я вас уложу. — Я вошел в ее комнату.

— В этом доме что-то происходит… Не ходи ко мне в комнату, хватит здесь рыться! — сказала она, входя следом за мной.

— Госпожа, ложитесь в кровать, а то потом устанете, — уговаривал я, как вдруг услышал, что Метин меня зовет, — я испугался и сразу пошел к нему.

Метин, качаясь, подошел ко мне и сказал:

— Смотри. Смотри, что получилось, Реджеп! — он любовно смотрел на кровь, струившуюся из запястья. Оно было разрезано, но не глубоко, просто царапина. А потом он вспомнил про страх и почувствовал раскаяние, видимо, подумал обо мне, о чем-то повседневном.

— Аптека сейчас открыта? — спросил он.

— Открыта, — ответил я. — Сначала возьмите вату, Метин-бей!

Я быстро спустился вниз. Стал искать вату в шкафу.

— Что случилось? — спросила Нильгюн, не отрываясь от книги.

— Ничего! — ответил Метин. — Я порезал руку. Я дал ему вату; и, когда он прикладывал ее к ране, Нильгюн подошла посмотреть:

— А, не руку, только запястье, — сказала она. — Ничего страшного. Как ты так?

— Ничего страшного? — удивился Метин.

— Что в этом шкафу, Реджеп? — спросила Нильгюн.

— Подумать только, ничего страшного! — обиженно сказал Метин. — Я еду в аптеку.

— Там всякая ерунда, барышня, — ответил я.

— Разве не осталось никаких старых вещей от папы или дедушки? — спросила Нильгюн. — Что они писали?

Я задумался, а потом быстро сказал:

— О том, что нет Аллаха!

Нильгюн улыбнулась, и ее лицо стало очень красивым.

— Откуда ты знаешь? — спросила она. — Они тебе рассказывали?

Я ничего не ответил. Закрыл шкаф. Услышав, что Госпожа опять зовет меня, поднялся к ней, снова уложил ее в постель и уверил, что внизу ничего не случилось. Она попросила меня налить чистую воду в графин. Я отнес ей воду и спустился вниз, Нильгюн опять читала. Тут я услышал легкий шум на кухне. В саду, за дверью стоял Фарук-бей, у него почему-то не получалось открыть. Я открыл ему.

— Дверь же не запрета, — сказал я.

— У вас весь свет горит, — сказал он, резко выдохнув мне в лицо алкогольные пары: — Что случилось?

— Ждем вас, Фарук-бей, — ответил я.

— А, меня! — сказал он. — Надо было вам на такси ехать. А я смотрел танец живота.

— Если вы о Нильгюн-ханым, то с ней все в порядке, — сказал я.

— В порядке? Не знаю, — сказал он, слегка удивившись. — Она хорошо себя чувствует?

— Хорошо. Входите, пожалуйста, в дом.

Он вошел. Потом обернулся, посмотрел в темноту, на бледный фонарь за калиткой, куда-то туда, словно хотел сходить в последний раз и вернуться. Потом он открыл холодильник и взял бутылку. Внезапно он сделал два шага назад, будто потерял равновесие от тяжести бутылки в руках, и грузно упал на мой стул. Он тяжело дышал, как люди, испытывающие проблемы с дыханием.

— Пожалели бы вы себя, Фарук-бей, — сказал я. — Никто столько не пьет.

Он долго молчал, а потом ответил: «Знаю». И больше ничего не сказал. Сидел в обнимку со своей бутылкой, как маленькая девочка с любимой куклой.

— Налить вам суп? — спросил я. — У меня есть бульон.

— Налей, — согласился он, еще немного посидел, а потом ушел нетвердой походкой.

Когда я принес ему суп, вернулся и Метин. Ему приклеили на запястье тонкий пластырь.